Ну, то есть, возможно, суть вещей это мое описание и передало, но вот интенсивность – вряд ли. Всем в Чикаго хорошо известно, как ревет сирена штормового предупреждения. Если вы живете где-нибудь в штатах Среднего Запада, у вас тоже есть такие – системы оповещения о приближающихся торнадо. Возможно, к таким сиренам вы даже привыкли. Я сам жил как-то раз ярдах в тридцати от такой – так вот, поверьте мне на слово, этот звук воспринимается совсем по-другому, когда вы находитесь прямо рядом с его источником. Это не просто завывание. Когда он раздается у вас над ухом, он становится осязаемым – этаким каскадом, размазывающим мозг по стенкам вашего черепа.

Лай Мыша можно было бы сравнить с этим – отчасти. Каждый раз, когда он лаял, клянусь вам, у меня некоторые мышцы самопроизвольно дергались или сжимались как от инъекции адреналина. Я не смог бы спать даже при половинной громкости такого лая – и это без учета тех доз энергии, что лупили по мне электрическими разрядами с каждым новым «гав!» В тесном пространстве квартиры лай просто оглушал не хуже артиллерийского залпа. Мыш гавкнул так раз двенадцать, а потом смолк. Наступила внезапная тишина, только в ушах звенело.

Прошло несколько секунд, прежде чем уши мои снова обрели способность слышать, и до меня донеслись звуки с этажа над нами: шлепки босых ног, одновременно соскочивших с кроватей. Такие звуки слышишь обычно в казарме при подъеме по тревоге. В квартире за стеной кто-то кричал. Залаяли другие собаки, заплакали дети. Захлопали двери.

Мыш снова сел, поводя башкой из стороны в ссторону на каждый новый звук.

– Блин-тарарам, Гарри, – выдохнула Элейн, широко раскрыв глаза. – Это… Откуда, черт подери, у тебя настоящая Храмовая Собака?

– Э… Если уж на то пошло, из места, очень похожего на это, – я потрепал Мыша по загривку. – Умница, пес.

Мыш вильнул хвостом и распахнул пасть в довольной ухмылке.

Левой рукой – в правой я держал пистолет – я отворил дверь и, вытянув шею, посмотрел вправо-влево по коридору. Там и сям метались хорошо видные в дыму лучи фонариков. Слышались крики: «Пожар! Пожар! Выводите всех!»

В коридоре царил хаос. Я не разглядел никого, похожего на затаившегося убийцу – впрочем, скорее всего, если я не видел его (или их), то и они вряд ли имели шанс разглядеть меня в столпотворении спешивших покинуть дом людей.

– Анна, где пожарная лестница?

– Э… Там, куда все бегут, – ответила Анна. – Справа.

– Справа, – кивнул я. – О'кей, значит, план таков: выходим вместе с жильцами из дома, пока не сгорели к чертовой матери.

– Тот, кто все это устроил, – напомнила Элейн, – наверняка ждет нас на улице.

– Сейчас обстановка для этого недостаточно интимная, – возразил я. – Но будем осторожны. Мы с Мышом идем первые. Анна, держитесь за нами. Не отставайте. Элейн, прикрываешь нас с тыла.

– Щиты? – спросила она.

– Угу. Справишься?

Она оскорбленно повела бровью.

– Ладно, – кивнул я. – О чем, бишь, я? – я взял в руку поводок Мыша и бросил взгляд на свой посох. – Будем отступать с достоинством, – Мыш разинул пасть и натянул поводок. Я перехватил посох правой рукой, а левую с зажатым в ней пистолетом сунул в карман ветровки, чтобы его не было видно. – Анна, положите руку мне на плечо, – пальцы ее послушно сжали мой рукав. – Отлично. Пошли, Мыш.

Мы с Мышом вышли в коридор; Анна не отставала ни на шаг. Мы драпали – будем честными, это называется именно так. Ну, в лучшем случае, отступали. Нет, все-таки драпали.