|
Теодоро готов был поздравить себя с тем, как ловко ему удалось выпутаться из столь затруднительного положения и выиграть необходимое время для передислокации своих войск, как вдруг с расстояния не более четверти мили по направлению к Корно, куда они медленно отступали, донесся тяжелый топот копыт, и, прежде чем Теодоро успел принять какие либо меры, конница Уголино да Тенды ударила ему в тыл. Уголино точно выполнил распоряжения Беллариона: к полудню этого дня его кондотта переместилась сначала в Бальцолу, деревушку, расположенную чуть дальше Корно, а затем стала медленно и осторожно подкрадываться к отступавшей армии Теодоро, выбирая путь вдоль края болота, чтобы стуком копыт случайно не привлечь внимания неприятеля. Выбрав удобный момент, он быстро перестроил свою конницу в атакующие порядки и своими решительными действиями определил, по сути, исход всей битвы, поскольку находившиеся в передовых линиях солдаты, устрашенные внезапным нападением с тыла, смешали свои ряды и дрогнули перед непрестанными атаками с фронта. Сражение длилось не более трех часов, и, за исключением немногих беглецов, которым удалось прорваться в сторону Трино, все, кто уцелел из армии Теодоро, сдались в плен. У них отобрали оружие и лошадей и отпустили на все четыре стороны, – при условии, что они не задержатся в Монферрато, – а раненых и искалеченных отнесли в деревни Вилланова, Терранова и Грасси. С наступлением темноты победоносная армия вернулась в Касале, и ноябрьская ночь озарилась светом вспыхнувших костров и огласилась радостным звоном соборных колоколов: восторженное население города высыпало на улицы приветствовать Беллариона, принца Вальсассину, избавившего их от тягот осады и мести маркиза Теодоро. Сам Теодоро, бледный, с гордо поднятой головой, шел во главе небольшой группы пленных, задержанных ради получения от них выкупа, нимало не смущаясь сыпавшимися на него со всех сторон насмешками. Он знал, что, окажись он хозяином положения, те же самые люди прославляли бы его сейчас столь же горячо, как и Беллариона. Словно преступника, без оружия, с непокрытой головой, Уголино да Тенда и Джазоне Тротта привели бывшего регента во дворец, откуда он много лет правил Монферрато, и там его уже ожидали племянница и племянник, расположившийся в том же самом кресле, в котором он восседал, творя суд и расправу над своими подданными. – Я думаю, вам известна ваша вина, синьор, – с холодным достоинством приветствовал его Джанджакомо, и он с трудом узнал мальчика, которого когда то пытался погубить и душой, и телом. – Вы прекрасно знаете, что злоупотребили доверием моего отца, которого Господь призвал к себе. Что вы можете сказать в свое оправдание? Он раскрыл рот, чтобы ответить ему, но слова сорвались с его губ не раньше, чем ему удалось справиться со своими чувствами. – В час своего поражения я могу просить только о пощаде. – Вы считаете, что мы должны проявить к вам снисхождение и забыть, по какой причине вам довелось испытать горечь поражения? – Вовсе нет. Я в ваших руках, плененный и беззащитный. Я не требую снисхождения – вполне возможно, вы решите, что я не заслуживаю его, – я надеюсь на снисхождение. Это все. Брат и сестра внимательно смотрели на своего дядю и, пожалуй, впервые их взорам предстал не могущественный правитель, а всего лишь пожилой, сломленный несчастьем человек. – Я не намерен судить вас, – после короткой паузы сказал Джанджакомо, – и рад, что такая ответственность не ляжет на мои плечи. Возможно, вы успели забыть, что мы родственники, но я это прекрасно помню. |
