— Ох, папа! — Джоанна всхлипнула, бросила трубку.

Я смотрел на телефон. Мне было тяжело. Может, позвонить ей? Все же я повесил трубку и вернулся в гостиную. Включил свет повсюду. За окнами легкий бриз раскачивал пальмы. Никогда еще я не чувствовал себя таким одиноким.

Я снова вспомнил Сару, наш разговор:

«— Сколько лет Джоанне?

— Четырнадцать.

— О Боже. Почти женщина. Какого цвета у нее волосы?

— Простите, Бога ради, но что у вас за пристрастие к волосам?

— Ну… Ваша жена Сьюзен была шатенкой?

— И осталась ею.

— А ваша подружка Эгги была брюнеткой.

— Да.

— Так какого цвета волосы у вашей дочери?

— Она блондинка.

— Ага. Как я.

— Да.

— Она хорошенькая?

— Я считаю, что она красива.

— А я красивая, как вы думаете?

— Вы очень красивая.

— Красивее Джоанны?

— Вы обе хороши.

— Кто еще должен меня волновать?

— Вы не должны волноваться. Ни по какому поводу.

— Даже из-за Джоанны?

— Конечно, нет. Я хочу, чтобы вы встретились с ней как-нибудь. Когда с этим будет покончено…

— О, как бы я хотела встретиться с ней!»

Я вспомнил ее поцелуй.

Неистовость… агрессивность… гнев… неутоленная страсть.

«Было бы гораздо лучше, если бы вы были преданы мне, Мэтью».

Я отнес в кухню стакан с мартини и взял трубку.

Джоанна всхлипывала, шмыгая носом.

— Как ты мог это сделать?

— Дорогая, если бы у меня была возможность…

— Зачем ты подписал… Это дало маме право…

— Ты говоришь в точности как Фрэнк.

— Это не смешно, папа! — упрекнула меня Джоанна.

— Я знаю. Но, голубка…

— Да, конечно, голубка, — сказала Джоанна, всхлипывая.

— Я обязательно поговорю с мамой. Я уверен, она не захочет, чтобы ты уезжала так далеко.

— Вы оба хотите избавиться от меня.

— Дорогая, мы оба очень любим тебя.

— Ну конечно!

— Мы обсудим это, — сказал я. — Попытаемся придумать что-нибудь.

— Ага.

— Мы это сделаем, доченька.

— Ты обещаешь, что все уладишь?

— Этого я не могу обещать, Джоанна. Но я сделаю все, что в моих силах.

— О’кей. — Она вздохнула.

Но плакать перестала.

— Теперь все в порядке? — спросил я.

— Наверное. — Она помолчала. Затем взорвалась: — Я ненавижу эту сверкающую лысину! Как ты думаешь, почему мама хочет отправить меня в Массачусетс? Чтобы остаться с ним наедине?

— Милая, — сказал я. — Ты бы хотела остаться наедине с Оскаром Плешивым?

Джоанна расхохоталась.

— Я поговорю с мамой, о’кей?

— О’кей, — откликнулась она. — Спасибо, папа, я тебя очень люблю.

— Я тоже тебя люблю.

— Доброй ночи! — Джоанна повесила трубку.

Я вернулся в гостиную, уселся в кресло и осушил стакан мартини. Не приготовить ли еще один? Нет, пожалуй. От всего сердца я желал бы, чтобы Джоанна была сейчас здесь, со мной. Но я в самом деле подписал это проклятое соглашение.