— Пусть его стонетъ, — коротко отрезалъ шкиперъ. — И чемъ больше, темъ лучше.

— Я пойду посмотрю, что съ нимъ, — сказалъ помощникъ.

— Оставайтесь на месте, — резко проговорилъ шкиперъ.

— Но какъ же, не думаете же вы уморить несчастнаго голодомъ?

— Это до меня не касается, — кровожадно возразилъ шкиперъ. — Если человекъ вздумалъ вломиться въ мою каюту и оставаться въ ней, это его дело. Я не обязанъ знать, что онъ тамъ, и если я предпочитаю запереть свою каюту и ночевать на баке, где больше всякой нечисти, чемъ въ десяти другихъ бакахъ, взятыхъ вместе, и где воняетъ вдвое хуже, чемъ въ десяти другихъ бакахъ, соединенныхъ въ одинъ, это ужъ мое дело.

— Да, но ведь и мне не особенно пріятно ночевать на нижней палубе, — проворчалъ помощникъ. — Я могу сойти и лечь къ себе на койку. Меня онъ не тронетъ.

— Вы сделали такъ, какъ я хочу, пріятель, — сказалъ шкіперъ.

— Я помощникъ, — мрачно проговорилъ тотъ.

— А я хозяинъ этого карабля, — возразилъ шкиперъ. — И ужъ если хозяинъ можетъ оставаться на нижней палубе, то грошевый помощникъ и подавно!

— Команде это не нравится, — продолжалъ возражать помощникъ.

— Чортъ бы побралъ команду! — вежливо пожелалъ шкиперъ. — А что касается до голодной смерти, то у меня тамъ въ каюте есть бутылка съ водой, не говоря уже о кувшине, и мешокъ съ сухарями подъ столомъ.

Помощникъ отошелъ посвистывая, а шкіперъ, который въ душе далеко не былъ такъ спокоенъ, какъ хотелъ показать, началъ соображать и придумывать всевозможные способы выпутаться изъ того затрудненія, которое, какъ онъ предвиделъ, неминуемо ожидало его по прибытіи въ портъ.

— Каковъ онъ изъ себя? — осведомился онъ у повара.

— Высокій, видно, что сильный малый, — былъ ответъ.

— Такъ что, пожалуй, подыметъ скандалъ, если я пошлю тебя и Биля связать его и заткнуть ему глотку, когда мы войдемъ въ гавань? — продолжалъ шкиперъ.

Поваръ ответилъ, что судя по наружности, „скандалъ" далеко еще не подходящее слово для того, что несомненно произойдетъ.

— Понять не могу, почему онъ сидитъ такъ смирно, — сказалъ шкиперъ. — Вотъ что меня смущаетъ.

— Верно выжидаетъ время, — утешительно подсказалъ поваръ. — По всему видно, что это человекъ бывалый, опытный; а кроме того, наверно, у него морская болезнь.

День прошелъ медленно, и съ наступленіемъ ночи смутное чувство чего-то таинственнаго и неладнаго овладело всеми на карабле. Рулевой оробелъ и польстилъ Билю просьбой разсказать ему сказку, для того только, чтобы онъ остался съ нимъ на палубе. Онъ имелъ полное основаніе предполагать, что знаетъ уже наизусть все сказки своего товарища, но въ конце концовъ оказалось, что была одна, про узника, который превратился въ кошку, выскочилъ черезъ пушечный люкъ на палубу и по ночамъ взбирается на спины людей, стоящихъ на руле; этой сказки онъ никогда раньше не слыхивалъ. И онъ заявилъ Билю, насколько могъ внушительнее, что и не желаетъ больше никогда ее слышать.

Ночь прошла, и наступилъ второй день, а таинственный пассажиръ все не шевелился. Команда стала безпрестанно прислушиваться у двери на лестницу и заглядывать въ люкъ; но дверь въ спальную каюту была затворена, а въ каютъ-кампаніи все было тихо и молчаливо, какъ въ могиле. Шкиперъ ходилъ по палубе съ озабоченнымъ лицомъ, и после обеда, не будучи въ состояніи переносить далее эту неизвестность, вежливо попросилъ помощника сходить внизъ и разузнать, въ чемъ дело.

— Не хотелось бы мне, признаюсь, — сказалъ тотъ, пожимая плечами.