— Ну, этимъ еще хвалиться нечего, — сказалъ помощникъ, нарочно делая видъ, что не понимаетъ его.

— Я хочу сказать, — резко проговорилъ шкиперъ, — что были одна или две вещи, которыми всякій другой сталъ бы гордиться. Но я горжусь темъ, что ни единая живая душа о нихъ не знаетъ!

— Вполне этому верю, — согласился помощникъ и отошелъ съ вызывающей улыбкой.

Шкиперъ хотелъ следовать за нимъ, чтобы попенять на совершенно излишнюю двусмысленность его замечаній, когда вниманіе его было привлечено какимъ-то шумомъ и возней на баке. Оказалось, что по любезному приглашенію повара, помощникъ шкипера и одинъ изъ матросовъ съ брига „Прилежный", стоявшаго на якоре борть о борть съ ихъ шкуной, явились къ нимъ и сошли внизъ посмотреть на Джорджа. Но пріемъ, оказанный имъ тамъ, сильно подорвалъ репутацію гостепріимства шкуны „Джонъ-Генрихъ", и они выбрались поспешно опять на палубу, заявляя во всеуслышаніе, что не желаютъ более видеть его никогда, во всю свою жизнь, и продолжали громко выкрикивать обидныя замечанія все время, пока перебирались обратно на бортъ своего корабля.

Шкиперъ медленно подошелъ къ лестнице и заглянулъ внизъ, на бакъ.

— Джорджъ, — закричалъ онъ.

— Сэръ? — угрюмо отозвался герой.

— Приди ко мне въ каюту, — сказалъ капитанъ, отходя. — Я хочу съ тобой поговорить.

Джорджъ всталъ и, проговоривъ сначала несколько страшныхъ ругательствъ по адресу повара, который выдержалъ ихъ съ благородной твердостью, вышелъ на палубу и последовалъ за шкиперомъ въ каюту.

По приглашенію своего начальника, онъ грузно и неловко опустился на скамью, но лицо его прояснилось и даже расплылось въ улыбку, когда шкиперъ поставилъ на столъ бутылку и два стакана.

— За твое здоровье, Джорджъ, — сказалъ шкиперъ, подвигая къ нему полный стаканъ и поднеся другой ко рту.

— Ваше уважаемое, сэръ, — отвечалъ Джоржъ, медленно и съ наслажденіемъ прополаскивая себе ротъ ромомъ, прежде чемъ проглотить его. Затемъ онъ тяжело вздохнулъ и, поставивъ пустой стаканъ на столъ, опустилъ свою большую, косматую голову на грудь.

— Спасеніе жизни ближнихъ, кажется, не слишкомъ-то тебе по нутру, Джорджъ, — сказалъ шкиперъ. — Я люблю скромность, но ты, по моему, ужъ пересаливаешь.

— Это не скромность, сэръ, — возразилъ Джорджъ. — Это проклятая эта фотографія! Какъ подумаю о ней, такъ всего и обдастъ жаромъ.

— На твоемъ месте я не сталъ бы такъ принимать это къ сердцу, Джорджъ, — сказалъ шкиперъ съ участіемъ. — Мало ли кто не хорошъ собой; не въ наружности дело.

— Да и я не говорю о наружности, — сказалъ Джорджъ очень недовольнымъ тономъ. — Моя наружность для меня хороша; каковъ есть, таковъ и есть. Но все-таки, именно благодаря наружности, такъ сказать, я теперь попался, какъ нельзя хуже!

— Еще стаканчикъ рому, Джорджъ? — сказалъ шкиперъ, любопытство котораго было сильно возбуждено. — Я не желаю узнавать твоей тайны, ни мало не желаю. Но при моемъ положеніи, я какъ капитанъ, если съ кемъ-нибудь изъ моего экипажа случается беда, считаю своимъ долгомъ протянуть ему руку помощи, если могу.

— На свете лучше бы жилось, если бы было на немъ побольше такихъ людей, какъ вы, — проговорилъ Джорджъ, приходя въ умиленіе по мере того, какъ вдыхалъ въ себя ароматъ соблазнительнаго напитка. — Но если эта газета, съ этими картинами, попадетъ въ руки одной личности, я пропалъ!

— Ни коимъ образомъ, если только я могу помешать этому, Джорджъ, — твердо произнесъ шкиперъ. — Что ты хочешь сказать этимъ словомъ „пропалъ?"

Матросъ опять опустилъ свой стаканъ на столъ и, нагнувшись впередъ, изобразилъ губами какое-то слово; потомъ медленно откинулся назадъ, следя за произведеннымъ имъ эффектомъ.