-  Дедушку твоего, - захихикал мерзко Пахом-Чик, - наверное, моя бабка уже прикончила. Сварила и съела! Как и всех пиу-пиу!

    -  Врешь ты всё! Пиу-пиу - великие воины! Они твоих койотов в бизоний рог согнут! Вместе с бабкой поганой!

    -  Девочки, мальчики, не ссорьтесь! - снова встрял я. - Кстати, наш душегуб прав: Небесная Чаша довольно далеко отсюда и обидеть ему тебя здесь, следовательно, крайне затруднительно… Что за тайна?

    -  Дедушка говорил, что на Большом Духе печать зла лежит! - немного помявшись, проговорила Прибрежная Галька. - Мол, оттого, что он в злое создание влюбился… Околдовала она его. Хотя, возможно, и сама не хотела этого… Так дедушка сказал. Хау! Он зло чует. Зло на людях всегда отпечаток оставляет, зримый только избранным. Вот я Большого Духа и пожалела. Он ведь хороший!.. И нечаянно влюбилась.

    Гаврила густо покраснел.

    -  Врет она всё! - заявил он.

    -  Девки, когда ими пренебрегают, и не такое выдумать могут, - подтвердил Пахом. - Однако… что нам - так и валяться здесь? Надо поесть чего-нибудь. А потом подумать о том, как отсюда выбраться.

    -  Правильно мыслишь, - сказал я. - Интересно, как здесь кормят? Завтрак, обед, ужин, два раза в день горячее, как Женевской конвенцией предусмотрено?

    Мы - все четверо - невольно обернулись в сторону скелета, мирно свернувшегося на каменном полу. Комментарии, как говорится, были излишни… И зачем только про еду тему подняли?!

    Гаврила первым отвел взгляд в сторону.

    -  Наверное, всё-таки кормят, - сглотнув, сказал он. - Всё-таки здесь Русь православная, а не какая-нибудь басурманская сторона, где пещерных мышей лопают и дохлых рыб!

    В ответ на его предположение лязгнула, распахиваясь, окованная железом дверь камеры.

    * * *

    Первое, что я увидел, - старческий худосочный зад, который облегали латаные, заляпанные грязью портки, а уж потом и самого обладателя зада, портков и заплат. Дедок, ободранный и дряхлый, как старая, похудевшая от долгой и нелегкой жизни диванная подушка, по-рачьи вполз в камеру. Кряхтя, он волок, обхватив обеими руками, трехведерную кадушку.

    Пахом, нехорошо оскалившись, двинулся было на дедка, но я успел схватить одноглазого за ногу.

    -  Ты чего?! - захрипел душегуб. - Пусти! Спугнешь гада… Сейчас я ему голову скручу, и мы отсюда выберемся… Я два раза так из застенков убегал!.. Пусти, говорю, я человек опытный!

    -  Ты и куренку сейчас голову не скрутишь, - ответил я. - Добьешься только того, что старикан удерет и позовет охрану… А в этой кадушке у него, наверное, еда…

    -  Еда! - эхом прозвучал утробный Гаврилин рык.

    -  Несу, несу, касатик… - не оборачиваясь, продребезжал дедок. - Сейчас… Кушай на здоровье, поправляйся. Кушай, сколько хочешь. Скушаешь это - я еще приволоку.

    Вот это сервис!

    От кадушки шел теплый парок. Втянув его ноздрями, я сразу же понял: свежесваренный куриный бульон… Во как в старину в тюрьмах кормили! Еще и обслуга такая угодливая - добавку обещает! Прямо не застенки, а пансионат какой-то…

    Дедок установил кадушку на середину камеры, с хрустом разогнул спину и подслеповато сощурился на скелет на полу.

    -  Ой, касатик… - несколько удивленно выговорил он.