-  Этот приятель, - пробурчал Пахом-Чик, - Васе Косому руку сломал, Абрашке голову проломил, а в Стеньку Лютого плюнул так, что тот, бедняга, и сказать нам ничего не успел - дара речи лишился напрочь!

    Новость меня немного, но порадовала: Гаврила не сдался без боя, изрядно потрепал этих уголовников, прежде чем они его… Жалко парня всё-таки. Недра преисподней, как парня жалко!

    -  Ну ничего… - добавил Пахом. - Игнат Кишкоглот ему за всё отплатил!

    -  Сволочи… - только и смог пробормотать я.

    Пахом-Чик угрюмо меня рассматривал. Интересовал я его чем-то. Надо думать, не из чисто эстетического удовольствия он на меня пялился.

    «Почему они не убили меня сразу? - снова подумал я. - Ведь могли же… Получается, что-то им от меня нужно… Правильно - наслышаны про бесов. Знают - мол, нечистый любое желание исполнить может… Только бы вытащили меня из этой каморки, пропитанной от пола до потолка запахом церкви! Обрел бы я силы и… Ох, отомщу за Гаврилу!»

    -  Ну, - заговорил снова Пахом-Чик, угрожающе сдвигая брови к переносице и снимая с пояса топоры, - готовься, нечистый, к смерти!

    «Не верю! - хотел было крикнуть я на манер Станиславского, но, конечно, не крикнул… Актер, кстати, из этого Чика никудышный. Вот - замахивается топором, пыхтит, рычит - неумело, но старательно демонстрирует готовность к кровавому делу. Ждет, чтобы я завопил на всю округу: „Помилуй, родненький! Что угодно для тебя сделаю!..“ Не дождешься! Хрен тебе! Видно же, что убивать не собираешься. По крайней мере пока…»

    Разбойник несколько раз поднял и опустил топор. Я безмятежно смотрел в потолок, не замечая Пахом-Чика. А тот растерянно оглядел своих товарищей, принял протянутую кем-то секиру, поднял ее над головой, издав протяжное «У-у-ух!».

    Спустя примерно минуту я взглянул на него. Уродливое лицо разбойника налилось кровью, тяжеленная секира подрагивала в неподвижном замахе.

    «Чего доброго не удержит инструмент, - подумал я. - Сорвется секира и звезданет меня по рогам. Ладно уж…»

    -  Я - лихой разгульный молодец! Душегуб и убивец! - натужно просипел Пахом-Чик. - Ужас всех церковных сторожей! Судьбина горькая для одиноких лесных путников!

    -  Гроза округи! - заученно проорали разбойники.

    -  Сейчас жизни тебя решу! - закончил одноглазый, картинно притопывая ногой.

    -  Моли о пощаде! - распевно закончили разбойники.

    -  Помилуй, родненький, что угодно для тебя сделаю, - проговорил я. - Только не пугайте секирой и хоровым пением… Чего тебе надо?

    С облегченным вздохом разбойник отбросил секиру.

    -  Давно бы так, - радостно отозвался он, потирая затекшие руки. - Понял теперь, с каким лихим парнем дело имеешь? Будешь мне служить, нечистый?

    -  С какой стати я тебе, дураку, служить должен? - возмутился я, не сдержавшись.

    -  А с такой, что ты в моих руках накрепко! - сформулировал одноглазый. - Будешь ругаться - святой водой спрысну! Или лампадку к носу привяжу! Будешь служить или нет?

    -  Иконы убери и свечи погаси - отвечу.

    -  Тогда ты колдовство бесовское свое применишь!

    -  Не применю, обещаю.