Оперативник критически хмыкнул. По его практике, когда так гордо говорят о своей великолепной памяти – обязательно все перепутают и забудут.

Свидетеля на ночь оставили в отделе. А утром оперативник с участковым взяли его и отправились на поиски.

«Ходок» двигался достаточно уверенно. И, наконец, указал приметное место в степи с хозяйственной постройкой:

– Вот здесь!

Строение было глиняное, ветхое. Обычно, когда посевная-уборочная, в таких ночуют крестьяне, чтобы до дома ночью не идти.

Сотрудники осмотрели место внимательно. Там были следы и какой-то мусор, свидетельствующий о недавнем пребывании здесь нескольких человек.

И тут оперативник обратил внимание на рыхлую землю. Нагнулся, вытащил финку, которую по старой дворовой привычке всегда затыкал за голенище. Ткнул в землю. И задумчиво произнес:

– И чего же здесь копали? Проверим.

Пока нашли поблизости колхозников с лопатами, пока организовали работу – полдня и прошло.

Но все усилия были вознаграждены. Едва начали копать, лопаты уперлись во что-то твердое.

Вскоре на свет божий извлекли два трупа. Недавние, еще не подгнившие.

«Ходок» смотрел на них круглыми от ужаса глазами. Представлял себя на их месте, и ему становилось дурно.

– Просчитали все, гады, – сказал опер, присаживаясь над трупом с размозженной головой. – Место в сторонке. Не просматривается и не прослушивается. Хорошо для убийства. Один раз у них прошло. Второй раз решили попробовать.

«Ходок» начал истово креститься, бормотал молитву. Потом забубнил:

– Спас меня Господь. Спас!..

Информация улетела в краевой угрозыск. Апухтин, которому сообщили о воскресной находке в понедельник, тут же вместе с Щербаковым и экспертами выехал на место. Провел там необходимые следственные действия. Также были осуществлены оперативные мероприятия на местности и станции. Как всегда, они не привели ни к чему.

Потом несостоявшегося потерпевшего доставили в Ростов и поселили в Доме колхозника. В управлении с его слов судебный художник попытался составить оперативный портрет. Но выходило как-то страхолюдно. У страха глаза велики. Но все же это было лучше, чем ничего.

После этого Апухтин принялся за свидетеля со всем тщанием. Он вытягивал не только детали, но и его оценку ситуации. «Ходок» оказался достаточно наблюдателен. И он заверял:

– Тот, который широкий и здоровый, – он как бы на подхвате. А за главного у них хилый.

– Почему вы так решили? – спросил Апухтин.

– Э, товарищ милиционер. Это завсегда видно – кто кулацкая морда, а кто у него в батраках.

Наконец, Апухтин решил, что вытянул из свидетеля все, что только можно. Но Щербаков с этим не согласился и занялся «ходоком» лично. В прокуренном кабинете он свалил на стол перед ним пухлые фотоальбомы, где нашли свой приют фотографии уголовников, скомпонованные по их «масти» – виду преступной деятельности.

Апухтин на эти альбомы не рассчитывал. Он считал, что «бесы» с криминальным сообществом напрямую не связаны. Поэтому и в альбомы попасть не могли. Но Щербаков упорно гнул свою линию.

И вот на второй день просмотров прилично утомившийся от вида уголовных рож в фас и профиль «ходок» вдруг ткнул обрадованно в фотографию и завопил:

– Он это! Он, вражья морда! Тот, что мелкий… А здоровяка не видел. Здоровяка в ваших картинках нет.

– Уверен? – спросил Щербаков.

– Еще как…

– Ну, вот и попалась змеюка, – удовлетворенно потер руки Щербаков, ощущая прилив сил и прикидывая, как сейчас обрадует руководство.