– За что били? – оглядывая одетого в рванину и явно переживающего не лучшие времена скорняка, поинтересовался Кугель, когда они на платформе ждали поезд.

– Да все Оська. Родственник жены моей. Втемяшил в котелок свой, что я ее забил, а труп закопал. И все отомстить обещает. Вот и набросился со своими оглоедами, аки пес цепной.

– А ты забил? – острым взглядом пронзил его Бекетов.

Ожидал, что скорняк возмутится. Но тот, угрюмо посмотрев на него, выдал:

– Да баба – это как скотина. Если брыкаться начала и в стойло не идет – пора и на забой.

И съежился, будто ожидая удара.

И Бекетов понял – вот тот момент, ради которого и спасли этого племенного быка. И что предчувствие его не обмануло. Поэтому бросился как в воду с обрыва:

– А давай-ка, мил человек, к нам в шайку.

– Ну, ты скажешь. Какую шайку, – укоризненно произнес Кугель. – Рабочий коллектив. Изымаем излишки у тех, кому они уже не понадобятся.

– Чего? – тупо уставился на него скорняк.

– Разбойничаем мы! – раздраженно воскликнул Бекетов.

– А, понятно, – протянул скорняк. – Ну что ж. Дело доброе, если с умом.

– Тогда ты теперь наш, – удовлетворенно проговорил Бекетов. – И живешь, как я тебе скажу. Взамен сытно ешь-пьешь.

– Договор! – Скорняк преданными глазами посмотрел на Бекетова. Ну прям псинка, только лапку не подает и язык не высовывает.

В тот же вечер они оказались в нэпмановской таверне «Большое подворье» в Армавире, где всегда нальют стопочку трудящемуся человеку или деклассированному элементу – лишь бы платили. Там отпраздновали договор бутылочкой «Рыковки» – чистой, как слеза, народной водочки. Ее стали продавать недавно. Государство возвращало себе монополию на производство спиртного, и первой ласточкой была «Рыковка», прозванная так народом в честь Председателя Совнаркома СССР. Ее трудовой и не совсем трудовой люд признал сразу и полюбил всем сердцем.

Бекетов, глядя на раскрасневшегося от водки скорняка, радовался такому отличному приобретению. Знал он такую породу людей. Силы и злобы много, а голова пустая. Если в эту голову влезть и заполнить ее собой, то приобретешь послушную куклу, которая будет делать все, что ты прикажешь.

Так бандшайка пополнилась еще на одного человека…

Глава 20

1932 год

Вот и вошла полностью в свои права южная весна – теплая, прочная, солнечная, без скачков и кульбитов. Не то что на Урале, где и солнце редкое, и погода может три раза на день смениться.

В воскресенье состоялась обещанная экскурсия по Ростову-на-Дону. Чтобы Апухтин мог, наконец, спокойно пройтись по Большой Садовой с великолепными зданиями Госбанка, бывшей Городской думы, особняком ростовской актрисы Черновой. Насладиться видами с набережной Дона, поглазеть на золотые купола храмов, исторические Парамоновские склады.

Апухтин был, конечно, рад, поскольку сам питал слабость к романтическим городским и природным красотам. Вот только экскурсоводы ему попались специфические. Когда тебя водит по окрестностям искусствовед, он тебе указывает на архитектурные излишества и прочее благолепие. То есть на праздничный фасад города. А когда тебя сподобился сопровождать начальник отделения особо тяжких преступлений краевого угрозыска, то и показывать тебе он будет не фасад, а самую темную изнанку.

Вот и долдонил Щербаков:

– Вон тот огромный, отовсюду виден, храм Рождества Пресвятой Богородицы. Старый, лет двести ему. Только на моей памяти его три раза грабили. И все грабители плохо кончили… А вон там пристрелили Духа, наипервейшого бандитского садиста в Ростове, который полсотни человек лично извел.