Проклятая лавка здорово напоминала городскую тюрьму — столько в ней было всяких дверей и решеток. Окруженная тремя стражниками, у прилавка билась в истерике молодая женщина с золотистыми волосами; ей задавали самые различные вопросы, но в ответ она кричала одно: нет! нет! нет!

— Эй, вы! А ну молчать! — рявкнул Крит. Женщина, вскинув голову, посмотрела на него. Боги, это действительно была Мория!

Та самая Мория, что принимала у себя, в доме Пелеса, весь Священный Союз по случаю праздника перемирия.

Правда, до того, как этот дом превратился в груду почерневших развалин.

— Мория, это ты? — спросил он. И тут услышал всю историю с самого начала — от ювелира Гортиса, который кричал ему в одно ухо, от капрала, который кричал Гортису, чтоб тот заткнулся, от женщины, которая, заливаясь слезами, утверждала, что она ни в чем не виновата, а этот Гортис — жулик, хотел украсть у нее золото, хотя золото точно ее, и он, гад, заманил ее в клетку, пообещав помочь…

— Золото и впрямь может быть ее, — медленно обронил Крит. — Помолчите-ка. Давайте успокоимся и понемногу разберемся.

Я думаю, сударыня, что вам вместе с золотом и Гортисом в придачу придется провести нынешнее утро в верхнем городе. Говорят, есть приказ о вашем аресте? Я об этом ничего не знаю. Но уверен, что у меня найдется к вам несколько вопросов. Где вы живете?

Лицо женщины теперь напоминало восковую маску. Любая честная женщина, видимо, все-таки ответила бы на столь простой вопрос. И у честной женщины не было бы такого затравленного взгляда, как у зверька, попавшего в капкан. Крит обладал достаточным опытом, чтобы верно оценить подобную реакцию.

Он достал кисет и свернул себе закрутку, давая Мории время обдумать ответ, если, разумеется, таковой вообще найдется. Прикурив от стоявшей возле дверей лампы, он сказал:

— Ну хорошо. Сержант, по-моему, придется все это проклятое кодло забрать в верхний город. Гортиса возьмете к себе, а женщину отведете ко мне. Золото передайте своему капитану да проверьте, чтоб его как надо зарегистрировали! Понятно?

— Есть! — отвечал сержант. Крит кивнул, несколько раз затянулся, чтобы успокоить нервы, и направился к двери. Но вдруг почувствовал неожиданный и редкий приступ благородства.

Обернувшись к сержанту, он велел:

— Не вздумайте открыто вести ее по улицам! Пусть чем-нибудь прикроется. И бить ее тоже не вздумайте!

— Есть!

Крит вышел, забрал коня, сел в седло и поехал сквозь толпу, не обращая внимания на вопросы, крики, охи и ахи, не прислушиваясь к уже начинающим зарождаться слухам. Доехав до конца улицы, где, разинув рты, стояли последние, более стеснительные зеваки, он свернул за угол.

Мимо бежал какой-то человек, явно имевший причины избегать его, Крита, и он уже собрался выяснить эти причины, но на улице было чересчур мокро и скользко, вокруг толпились люди, и догнать подозрительного типа, не подвергая опасности коня, было практически невозможно. Еще толком не рассвело, и на улице хватало всяких ночных «работничков», по большей части карманников, решивших воспользоваться такой прекрасной возможностью — теснотой и давкой возле дома ювелира.

Нет, не его это дело, не его! И вообще, не к лицу солдату заниматься какими-то ворами!

И Крит не спеша поехал дальше по опустевшей улице, раздумывая над проблемой сбора подушной подати.

Неожиданное появление одетого в плащ мужчины, выбежавшего из переулка ему наперерез, заставило его вздрогнуть и остановиться.

— Господин офицер, господин офицер.