Приехав три дня тому назад в город, он к
родственнице не явился, остановился в гостинице и пошел прямо в клуб, в
надежде отыскать где-нибудь в задней комнате какого-нибудь заезжего
банкомета или по крайней мере стуколку. Но стуколки в тот вечер не было,
банкомета тоже. Возвратясь в нумер уже около полуночи, он потребовал
шампанского, гаванских сигар и заказал ужин из шести или семи блюд. Но от
шампанского опьянел, от сигары его стошнило, так что до внесенных кушаний и
не притронулся, а улегся спать чуть не без памяти. Проснувшись на завтра,
свежий как яблоко, тотчас же отправился в цыганский табор, помещавшийся за
рекой в слободке, о котором услыхал вчера в клубе, и в гостиницу не являлся
два дня. Наконец вчера, часам к пяти пополудни, прибыл хмельной, тотчас лег
спать и проспал до десяти часов вечера. Проснувшись спросил котлетку,
бутылку шато-д'икему и винограду, бумаги, чернил и счет. Никто не заметил в
нем ничего особенного; он был спокоен, тих и ласков. Должно быть он
застрелился еще около полуночи, хотя странно, что никто не слыхал выстрела,
а хватились только сегодня в час пополудни и, не достучавшись, выломали
дверь. Бутылка шато-д'икему была на половину опорожнена, винограду
оставалось тоже с полтарелки. Выстрел был сделан из трехствольного
маленького револьвера прямо в сердце. Крови вытекло очень мало; револьвер
выпал из рук на ковер. Сам юноша полулежал в углу на диване. Смерть должно
быть произошла мгновенно; никакого смертного мучения не замечалось в лице;
выражение было спокойное, почти счастливое, только бы жить. Все наши
рассматривали с жадным любопытством. Вообще в каждом несчастии ближнего есть
всегда нечто веселящее посторонний глаз - и даже кто бы вы ни были. Наши
дамы рассматривали молча, спутники же отличались остротой ума и высшим
присутствием духа. Один заметил, что это наилучший исход, и что умнее
мальчик и не мог ничего выдумать; другой заключил, что хоть миг да хорошо
пожил. Третий вдруг брякнул: почему у нас так часто стали вешаться и
застреливаться, - точно с корней соскочили, точно пол из-под ног у всех
выскользнул? На резонера неприветливо посмотрели. Зато Лямшин, ставивший
себе за честь роль шута, стянул с тарелки кисточку винограду, за ним смеясь
другой, а третий протянул было руку и к шато-д'икему. Но остановил прибывший
полицеймейстер, и даже попросил "очистить комнату". Так как все уже
нагляделись, то тотчас же без спору и вышли, хотя Лямшин и пристал было с
чем-то к полицеймейстеру. Всеобщее веселье, смех и резвый говор в остальную
половину дороги почти вдвое оживились.
Прибыли к Семену Яковлевичу ровно в час пополудни, Ворота довольно
большого купеческого дома стояли настежь, и доступ во флигель был открыт.
Тотчас же узнали, что Семен Яковлевич изволит обедать, но принимает. |