Изменить размер шрифта - +

Веселые и жадно-любопытные взгляды  устремились на  Семена Яковлевича, равно
как лорнеты,  пенсне и даже бинокли; Лямшин по  крайней  мере рассматривал в
биноколь. Семен Яковлевич спокойно и лениво окинул  всех  своими  маленькими
глазками.
     - Миловзоры!  миловзоры! -  изволил  он  выговорить сиплым баском  и  с
легким восклицанием.
     Все  наши  засмеялись:  "Что  значит  миловзоры?"  Но  Семен  Яковлевич
погрузился в молчание и доедал свой картофель. Наконец утерся  салфеткой,  и
ему подали чаю.
     Кушал он чай обыкновенно не один, а наливал и посетителям, но далеко не
всякому, обыкновенно указывая сам кого из них осчастливить. Распоряжения эти
всегда  поражали   своею,  неожиданностью.  Минуя  богачей   и   сановников,
приказывал иногда подавать мужику или какой-нибудь ветхой старушонке; другой
раз, минуя нищую братию, подавал  какому-нибудь одному жирному купцу-богачу.
Наливалось  тоже разно,  одним в  накладку, другим  в прикуску, а  третьим и
вовсе без сахара. На этот раз осчастливлены были захожий  монашек стаканом в
накладку, и старичок-богомолец, которому дали совсем без сахара. Толстому же
монаху с кружкой  из монастыря почему-то не поднесли вовсе, хотя тот, до сих
пор, каждый день получал свой стакан.
     -  Семен Яковлевич,  скажите мне что-нибудь,  я так давно желала с вами
познакомиться, - пропела с улыбкой  и  прищуриваясь та пышная дама из  нашей
коляски,  которая заметила давеча, что с  развлечениями нечего церемониться,
было  бы  занимательно.  Семен  Яковлевич даже не поглядел  на нее. Помещик,
стоявший на  коленях, звучно и глубоко вздохнул, точно приподняли и опустили
большие мехи.
     - В накладку! - указал вдруг Семен Яковлевич на купца-стотысячника; тот
выдвинулся вперед и стал рядом с помещиком.
     -  "Еще  ему  сахару!"  -  приказал  Семен  Яковлевич, когда уже налили
стакан; положили  еще  порцию.  "Еще, еще ему!" Положили  еще в третий раз и
наконец в четвертый. Купец беспрекословно стал пить свой сироп.
     -  Господи! -  зашептал  и  закрестился народ.  Помещик опять  звучно и
глубоко вздохнул.
     -  Батюшка!  Семен Яковлевич! -  раздался вдруг горестный, но резкий до
того, что  трудно было и ожидать, голос  убогой дамы, которую наши оттерли к
стене. -  Целый  час, родной, благодати  ожидаю. Изреки ты мне, рассуди меня
сироту.
     - Спроси, - указал  Семен  Яковлевич  слуге причетнику. Тот  подошел  к
решетке:
     -  Исполнили ли  то,  что  приказал в прошлый раз  Семен  Яковлевич?  -
спросил он вдову тихим и размеренным голосом.
     -  Какое,  батюшка,  Семен  Яковлевич,  исполнила,  исполнишь с ними! -
завопила  вдова,  -  людоеды,  просьбу на меня  в окружной  подают,  в сенат
грозят; это на родную-то мать!..
     -  Дать  ей!..  -у казал Семен  Яковлевич на  голову сахару.  Мальчишка
подскочил, схватил голову и потащил ко вдове.
     - Ох, батюшка, велика твоя милость.
Быстрый переход