|
- Нет, не болен, но боюсь стать больным в этом климате, - ответил писатель своим крикливым голосом, впрочем нежно скандируя каждое слово и приятно, по-барски, шепелявя; - я вас ждал еще вчера. - Почему же? я ведь не обещал. - Да, но у вас моя рукопись. Вы... прочли? - Рукопись? какая? Кармазинов удивился ужасно. - Но вы однако принесли ее с собою? - встревожился он вдруг до того, что оставил даже кушать и смотрел на Петра Степановича с испуганным видом. - Ах, это про эту "Bonjour", что ли... - "Merci". - Ну пусть. Совсем забыл и не читал, некогда. Право не знаю, в карманах нет... должно быть, у меня на столе. Не беспокойтесь, отыщется. - Нет, уж я лучше сейчас к вам пошлю. Она может пропасть и, наконец, украсть могут. - Ну, кому надо! Да чего вы так испугались, ведь у вас, Юлия Михайловна говорила, заготовляется всегда по нескольку списков, один за границей у нотариуса, другой в Петербурге, третий в Москве, потом в банк что ли отсылаете. - Но ведь и Москва сгореть может, а с ней моя рукопись. Нет, я лучше сейчас пошлю. - Стойте, вот она! - вынул Петр Степанович из заднего кармана пачку почтовых листиков, - измялась немножко. Вообразите, как взял тогда у вас, так и пролежала всЈ время в заднем кармане с носовым платком; забыл. Кармазинов с жадностию схватил рукопись, бережно осмотрел ее, сосчитал листки и с уважением положил покамест подле себя, на особый столик, но так, чтоб иметь ее каждый миг на виду. - Вы, кажется, не так много читаете? - прошипел он, не вытерпев. - Нет, не так много. - А уж по части русской беллетристики - ничего? - По части русской беллетристики? Позвольте, я что-то читал... "По пути"... или "В путь"... или "На перепутьи" что ли не помню. Давно читал, лет пять. Некогда. Последовало некоторое молчание. - Я, как приехал, уверил их всех, что вы чрезвычайно умный человек, и теперь, кажется, все здесь от вас без ума. - Благодарю вас, - спокойно отозвался Петр Степанович. Принесли завтрак. Петр Степанович с чрезвычайным аппетитом набросился на котлетку, мигом съел ее, выпил вино и выхлебнул кофе. "Этот неуч", в раздумьи оглядывал его искоса Кармазинов, доедая последний кусочек и выпивая последний глоточек, "этот неуч, вероятно, понял сейчас всю колкость моей фразы... да и рукопись конечно прочитал с жадностию, а только лжет из видов. Но может быть и то, что не лжет, а совершенно искренно глуп. Гениального человека я люблю несколько глупым. Уж не гений ли он какой у них в самом деле, чорт его впрочем дери". Он встал с дивана и начал прохаживаться по комнате из угла в угол, для моциону, что исполнял каждый раз после завтрака. |
