|
В них всего победительнее (несмотря на форму) эта неслыханная до сих пор смелость засматривать прямо в лицо истине. Эта способность смотреть истине прямо в лицо принадлежит одному только русскому поколению. Нет, в Европе еще не так смелы: там царство каменное, там еще есть на чем опереться. Сколько я вижу и сколько судить могу, вся суть русской революционной идеи заключается в отрицании чести. Мне нравится, что это так смело и безбоязненно выражено. Нет, в Европе еще этого не поймут, а у нас именно на это-то и набросятся. Русскому человеку честь одно только лишнее бремя. Да и всегда было бременем, во всю его историю. Открытым "правом на бесчестье" его скорей всего увлечь можно. Я поколения старого, и, признаюсь, еще стою за честь, но ведь только по привычке. Мне лишь нравятся старые формы, положим по малодушию; нужно же как-нибудь дожить век. Он вдруг приостановился. "Однако я говорю-говорю", подумал он, - "а он всЈ молчит и высматривает. Он пришел за тем, чтоб я задал ему прямой вопрос. А я и задам". - Юлия Михайловна просила меня как-нибудь обманом у вас выпытать, какой это сюрприз вы готовите к балу послезавтра? - вдруг спросил Петр Степанович. - Да, это действительно будет сюрприз, и я действительно изумлю... - приосанился Кармазинов, - но я не скажу вам, в чем секрет. Петр Степанович не настаивал. - Здесь есть какой-то Шатов, - осведомился великий писатель, - и вообразите, я его не видал. - Очень хорошая личность. А что? - Так, он про что-то там говорит. Ведь это он по щеке ударил Ставрогина? - Он. - А о Ставрогине как вы полагаете? - Не знаю; волокита какой-то. Кармазинов возненавидел Ставрогина, потому что тот взял привычку не замечать его вовсе. - Этого волокиту, - сказал он хихикая, - если у нас осуществится когда-нибудь то, о чем проповедуют в прокламациях, вероятно вздернут первого на сук. - Может, и раньше, - вдруг сказал Петр Степанович. - Так и следует, - уже не смеясь и как-то слишком серьезно поддакнул Кармазинов. - А вы уж это раз говорили, и, знаете, я ему передал. - Как, неужто передали? - рассмеялся опять Кармазинов. - Он сказал, что если его на сук, то вас довольно и высечь, но только не из чести, а больно, как мужика секут. Петр Степанович взял шляпу и встал с места. Кармазинов протянул ему на прощание обе руки. - А что, - пропищал он вдруг медовым голоском и с какою-то особенною интонацией, всЈ еще придерживая его руки в своих, - что, если назначено осуществиться всему тому... о чем замышляют, то... когда это могло бы произойти? - Почем я знаю, - несколько грубо ответил Петр Степанович. |
