|
Вы что-то очень стали последнее время сердиты; я потому избегал посещать. Впрочем был совершенно уверен, что не измените. - Я вас очень не люблю; но совершенно уверены можете быть. Хоть и не признаю измены и не-измены. - Однако знаете, - всполохнулся опять Петр Степанович, - надо бы опять поговорить толком, чтобы не сбиться. Дело требует точности, а вы меня ужасно как горошите. Позволяете поговорить? - Говорите, - отрезал Кириллов, смотря в угол. - Вы давно уже положили лишить себя жизни... то-есть у вас такая была идея. Так что ли я выразился? Нет ли какой ошибки? - У меня и теперь такая же идея. - Прекрасно. Заметьте при этом, что вас никто не принуждал к тому. - Еще бы; как вы говорите глупо. - Пусть, пусть; я очень глупо выразился. Без сомнения, было бы очень глупо к тому принуждать; я продолжаю: вы были членом Общества еще при старой организации и открылись тогда же одному из членов Общества. - Я не открывался, а просто сказал. - Пусть. И смешно бы было в этом "открываться", что за исповедь? Вы просто сказали, и прекрасно. - Нет не прекрасно, потому что вы очень мямлите. Я вам не обязан никаким отчетом, и мыслей моих вы не можете понимать. Я хочу лишить себя жизни потому, что такая у меня мысль, потому что я не хочу страха смерти, потому... потому что вам нечего тут знать... Чего вы? Чай хотите пить? Холодный. Дайте я вам другой стакан принесу. Петр Степанович действительно схватился было за чайник и искал порожней посудины. Кириллов сходил в шкаф и принес чистый стакан. - Я сейчас у Кармазинова завтракал, - заметил гость, - потом слушал, как он говорил, и вспотел, а сюда бежал, тоже вспотел, смерть хочется пить. - Пейте. Чай холодный хорошо. Кириллов опять уселся на стул и опять уперся глазами в угол. - В Обществе произошла мысль, - продолжал он тем же голосом, - что я могу быть тем полезен, если убью себя, и что когда вы что-нибудь тут накутите, и будут виновных искать, то я вдруг застрелюсь и оставлю письмо, что это я все сделал, так что вас целый год подозревать не могут. - Хоть несколько дней; и день один дорог. - Хорошо. В этом смысле мне сказали, чтоб я, если хочу, подождал. Я сказал, что подожду, пока скажут срок от Общества, потому что мне всЈ равно. - Да, но вспомните, что вы обязались, когда будете сочинять предсмертное письмо, то не иначе как вместе со мной, и, прибыв в Россию, будете в моем... ну, одним словом, в моем распоряжении, то - есть на один только этот случай разумеется, а во всех других вы конечно свободны, - почти с любезностию прибавил Петр Степанович. - Я не обязался, а согласился, потому что мне всЈ равно. - И прекрасно, прекрасно, я нисколько не имею намерения стеснять ваше самолюбие, но... - Тут не самолюбие. |
