|
- Но вспомните, что вам собрали сто двадцать талеров на дорогу, стало быть, вы брали деньги. - Совсем нет, - вспыхнул Кириллов, - деньги не с тем. За это не берут. - Берут иногда. - Врете вы. Я заявил письмом из Петербурга, а в Петербурге заплатил вам сто двадцать талеров, вам в руки... и они туда отосланы, если только вы не задержали у себя. - Хорошо, хорошо, я ни в чем не спорю, отосланы. Главное, что вы в тех же мыслях как прежде. - В тех самых. Когда вы придете и скажете: "пора", я всЈ исполню. Что, очень скоро? - Не так много дней... Но помните, записку мы сочиняем вместе, в ту же ночь. - Хоть и днем. Вы сказали, надо взять на себя прокламации? - И кое-что еще. - Я не всЈ возьму на себя. - Чего же не возьмете? - всполохнулся опять Петр Степанович. - Чего не захочу; довольно. Я не хочу больше о том говорить. Петр Степанович скрепился и переменил разговор. - Я о другом, - предупредил он, - будете вы сегодня вечером у наших? Виргинский именинник, под тем предлогом и соберутся. - Не хочу. - Сделайте одолжение, будьте. Надо. Надо внушить и числом и лицом... У вас лицо... ну, одним словом, у вас лицо фатальное. - Вы находите? - рассмеялся Кириллов, - хорошо, приду; только не для лица. Когда? - О, пораньше, в половине седьмого. И знаете, вы можете войти, сесть и ни с кем не говорить, сколько бы там их ни было. Только знаете, не забудьте захватить с собою бумагу и карандаш. - Это зачем? - Ведь вам всЈ равно; а это моя особенная просьба. Вы только будете сидеть, ни с кем ровно не говоря, слушать и изредка делать как бы отметки; ну хоть рисуйте что-нибудь. - Какой вздор, зачем? - Ну коли вам всЈ равно; ведь вы всЈ говорите, что вам всЈ равно. - Нет, зачем? - А вот затем, что тот член от Общества, ревизор, засел в Москве, а я там кой-кому объявил, что может быть посетит ревизор; и они будут думать, что вы-то и есть ревизор, а так как вы уже здесь три недели, то еще больше удивятся. - Фокусы, Никакого ревизора у вас нет в Москве. - Ну пусть нет, чорт его и дери, вам-то какое дело и чем это вас затруднит? Сами же член Общества. - Скажите им, что я ревизор; я буду сидеть и молчать, а бумагу и карандаш не хочу. - Да почему? - Не хочу. Петр Степанович разозлился, даже позеленел, но опять скрепил себя, встал и взял шляпу. - Этот у вас? - произнес он вдруг вполголоса. - У меня. - Это хорошо. Я скоро его выведу, не беспокойтесь. - Я не беспокоюсь. Он только ночует. Старуха в больнице, сноха померла; я два дня один. Я ему показал место в заборе, где доска вынимается; он пролезет, никто не видит. |
