Настроение мыслей "умнейшего в России человека" интересовало Петра
Степановича, но доселе он, по некоторым причинам, уклонялся от разъяснений.
Великий писатель квартировал в доме своей сестры, жены камергера и
помещицы; оба они, и муж и жена благоговели пред знаменитым родственником,
но в настоящий приезд его находились оба в Москве, к великому их сожалению,
так что принять его имела честь старушка, очень дальняя и бедная
родственница камергера, проживавшая в доме и давно уже заведывавшая всем
домашним хозяйством. Весь дом заходил на цыпочках с приездом господина
Кармазинова. Старушка извещала в Москву чуть не каждый день о том, как он
почивал и что изволил скушать, а однажды отправила телеграмму с известием,
что он, после званого обеда у градского головы, принужден был принять ложку
одного лекарства. В комнату к нему она осмеливалась входить редко, хотя он
обращался с нею вежливо, впрочем сухо, и говорил с нею только по
какой-нибудь надобности. Когда вошел Петр Степанович, он кушал утреннюю свою
котлетку с полстаканом красного вина. Петр Степанович уже и прежде бывал у
него и всегда заставал его за этою утреннею котлеткой, которую тот и съедал
в его присутствии, но ни разу его самого не попотчевал. После котлетки,
подавалась еще маленькая чашечка кофе. Лакей, внесший кушанье, был во фраке,
в мягких неслышных сапогах и в перчатках.
- А-а! - приподнялся Кармазинов с дивана, утираясь салфеткой, и с видом
чистейшей радости полез лобызаться - характерная привычка русских людей,
если они слишком уж знамениты. Но Петр Степанович помнил по бывшему уже
опыту, что он лобызаться-то лезет, а сам подставляет щеку, и потому сделал
на сей раз то же самое; обе щеки встретились. Кармазинов, не показывая виду,
что заметил это, уселся на диван и с приятностию указал Петру Степановичу на
кресло против себя, в котором тот и развалился.
- Вы ведь не... Не желаете ли завтракать? - спросил хозяин, на этот раз
изменяя привычке, но с таким, разумеется, видом, которым ясно подсказывался
вежливый отрицательный ответ. Петр Степанович тотчас же пожелал завтракать.
Тень обидчивого изумления омрачила лицо хозяина, но на один только миг; он
нервно позвонил слугу, и, несмотря на всЈ свое воспитание, брезгливо
возвысил голос, приказывая подать другой завтрак.
- Вам чего, котлетку или кофею? - осведомился он еще раз.
- И котлетку и кофею, и вина прикажите еще прибавить, я проголодался, -
отвечал Петр Степанович, с спокойным вниманием рассматривая костюм хозяина.
Господин Кармазинов был в какой-то домашней куцавеечке на вате, в роде как
бы жакеточки, с перламутровыми пуговками, но слишком уж коротенькой, что
вовсе и не шло к его довольно сытенькому брюшку и к плотно округленным
частям начала его ног; но вкусы бывают различны. На коленях его был
развернут до полу шерстяной клетчатый плэд, хотя в комнате было тепло.
- Больны что ли? - заметил Петр Степанович.
- Нет, не болен, но боюсь стать больным в этом климате, - ответил
писатель своим крикливым голосом, впрочем нежно скандируя каждое слово и
приятно, по-барски, шепелявя; - я вас ждал еще вчера. |