— Что ж с тобой сделать? — сказал задумчиво Келин. — По закону казнить надо.

   — Не можно казнить, пан комендант. Я всё можу робыть, шо скажете.

   — Ну что ж, будешь для пушек камень дробить, Голопупенко.

   — Ой, спасибо, ой, спасибо, пан комендант. Я так радый, шо к своим попався.

   — Петрович, вели пока запереть его в сарае, а то как бы от радости он назад к Мазепе не перебежал.

Едва запорожца увели, как полезли по лестнице мушкетёры, почти каждый с парусиновым мешком за спиной. Мешки складывали тут же. Последним явился капитан Волков, увидев Келина, доложил:

   — Заряд под самую стену заложили, Алексей Степанович. Мы все вынули. Вот, — он указал на кучу мешков. — Всё порох.

   — Милый мой, Василий Иванович, — схватил руку капитана Келин. — Теперь Полтава живёт. Какие ж вы молодцы. Нам теперь пороху на целый месяц хватит. Фу-у, гора с плеч. Теперь хоть посплю спокойно.

   — Вряд ли дадут, Алексей Степанович. Раз порох заложили, будет штурм.

В ту ночь, уходя к себе, комендант наказал дежурному офицеру:

   — Как начнут штурм — разбудишь.

Он и не подозревал, что именно сегодня за многие бессонные, беспокойные ночи наконец-то отоспится вволю.

Штурм, согласно королевскому приказу, должен был начаться со взрыва стены. Атакующие должны сразу устремиться в пролом. Но взрыва не было, пролома — тоже. И штурм не начался.

И в то время, когда полковник Келин, укрывшись шинелью, спокойно похрапывал на широкой лавке у себя в канцелярии, в штабе шведов король в бешенстве орал на своих генералов:

   — Раз-зявы! Проворонить блестяще исполненный подкоп, подарить врагу столько пороху! Молчать!

Но никто и не пытался оправдываться или тем более возражать королю, все генералы были тоже расстроены случившимся. И обиднее всего, что и спросить-то за это было не с кого. Все устроители подкопа были вырезаны ночью русскими.

32

Сикурс Полтаве

Стойкость полтавского гарнизона, успешно отбивавшего все штурмы, приводила короля в бешенство. В одном из разговоров со своим духовником Нордбергом Карл признался, что когда он возьмёт Полтаву, то всех защитников изрежет на кусочки.

Но её надо было ещё взять. А пока... Пока он срывал свой гнев на русских, нет-нет да попадавших к шведам. И когда однажды после очередного неудачного штурма к нему привели четырёх крестьян, которые якобы хотели что-то поджечь в шведском лагере, он приказал:

   — Этих двух обложить соломой и сжечь живьём. А этим отрезать носы и уши, и пусть идут к своим и покажут, что я сделаю со всеми непокорными.

Так было и сделано. Двух крестьян сожгли живьём на глазах у короля, а двум отрезали носы и уши, и сам Карл сказал им:

   — Ступайте к Шереметеву.

Кто знает, может, такие зверства и облегчали душу королю после очередной неудачи у стен Полтавы. Но то, что они увеличивали количество его врагов, — это наверняка. Разбежавшиеся по лесам жители собирались в отряды и искали случая нанести вред шведам — угоняли коней, выпущенных пастись, а то нападали и на фуражиров, рыскавших по окрестностям в поисках провианта для голодающей армии.

Но о Полтаве ни на минуту не забывало русское командование, более того, сам царь, находившийся вдали, напоминал едва ли не в каждом письме: «Извольте Келину облегчение чинить, понеже Полтаву сдавать неприятелю и думать не можно».