– Я пришла, чтобы забрать его в палату, – заявила О'Тул.

– Отлично, забирайте, пока он что‑нибудь не сломал.

Келли сошел с седла велосипеда и вытер лицо полотенцем, довольный тем, что Сэнди не привезла с собой кресло‑каталку или что‑нибудь иное, не менее унизительное.

– Чем обязан такой чести, мадам?

– Мне поручили присматривать за вами, – ответила Сэнди. – Вы что, пытаетесь продемонстрировать свою силу?

Келли чувствовал себя немного возбужденным, но тут же посерьезнел.

– Миссис О'Тул, мне предписано выбросить из головы все свои неприятности, верно? Для этого я пользуюсь упражнениями. Я не могу бегать с рукой, прибинтованной к груди, не могу отжиматься одной рукой и не могу поднимать тяжести. Зато могу ездить на велосипеде. Вы не возражаете?

– С вами не поспоришь. Нет, не возражаю. – Она указала на дверь. В хлопотливой анонимности коридора она сказала:

– Мне очень жаль вашу подругу.

– Спасибо, мадам. – Он повернул голову, испытывая легкое головокружение после нагрузки. Они шли среди множества людей, спешащих в обоих направлениях. – В вооруженных силах для этого существуют ритуалы. Горн, флаг, солдаты с винтовками. Мужчины к этому привыкают. Такая процедура помогает вам верить, что все это имело какое‑то значение. Ты все еще испытываешь боль, но это все‑таки способ попрощаться. Мы научились иметь с этим дело. Но то, что случилось с вами, – это нечто другое, и то, что только что произошло со мной, тоже другое. Так как вы поступили? Еще больше ушли в работу?

– Получила звание магистра. Стала медсестрой. Преподаю. Беспокоюсь о пациентах. – В этом состоит теперь моя жизнь, подумала она.

– По крайней мере вам не нужно беспокоиться обо мне. Я знаю, на что способен.

– И на что же вы способны?

– На многое, – произнес Келли с тенью улыбки, которая тут же погасла. – Как у меня дела?

– Очень хорошо.

Все прошло далеко не так гладко, и оба знали об этом. Доналд Мадден прилетел в Балтимор за телом своей дочери, которое ему передали в отделе судебно‑медицинского эксперта. Он оставил жену дома и отказался встречаться с кем бы то ни было, несмотря на просьбы Сары Розен. Он не проявил никакого желания говорить с любовником и сообщил об этом по телефону. Сэнди знала об этом заявлении отца Пэм, но ни один из медиков не передал этого Келли. Это просто стало всего лишь последней печальной главой в короткой и безрадостной жизни Пэм, и пациенту знать об этом было не обязательно. Келли спросил об организации похорон, и оба сказали ему, что он все равно не сможет выйти из больницы. Келли выслушал их и промолчал, удивив этим медсестру.

Его левое плечо все еще находилось в тугой повязке, и он наверняка испытывал боль, медсестра знала это. И она и другие замечали, как у него болезненно подергивалось лицо, особенно когда подходило время принять новую дозу обезболивающего, но Келли не относился к тем, кто жалуются на что‑то. Даже сейчас, все еще тяжело дыша после убийственных тридцати минут на велотренажере, он старался идти побыстрее, охлаждая себя, подобно тренированному атлету.

– Зачем эта демонстрация? – спросила она.

– Не знаю. Неужели на все должна быть причина? Простоя так сделан, Сэнди.

– Видите ли, ваши ноги длиннее моих. Нельзя ли идти помедленнее?

– Конечно. – Келли сбавил шаг, и они подошли к лифту. – Сколько таких девушек – как Пэм, я имею в виду?

– Слишком много.