– Как твой желудок? – спросила Рэйко, вновь превращаясь в заботливую медсестру, и Хироко была изумлена.

– Гораздо лучше. – Она робко улыбнулась: несколько месяцев никто не интересовался ее здоровьем. От такой заботы она почувствовала себя беспомощной и любимой. Наконец‑то кому‑то стали небезразличны ее беды, от нее перестали требовать лишь ответов на бесконечные расспросы. – А как вы, тетя Рэй?

– О, со мной все в порядке. – Рэйко мучила только бессонница, вызванная воспоминаниями о муже. Познаний в медицине хватало, чтобы понять – у нее язва желудка, но в остальном все приходило в норму. Условия в лагере были неплохими, охранники вели себя сдержанно, а другие обитатели лагеря были в большинстве своем замечательными. Разумеется, среди них попались и любительницы пожаловаться, но в основном ее ровесники давно решили не поддаваться унынию, особенно женщины. Некоторым мужчинам пришлось гораздо тяжелее – на них лежала ответственность, их мучили угрызения совести за то, что они не сумели сохранить благополучие семьи. Здесь они чувствовали себя бесполезными, выполняя грязную работу: чистили картофель или рыли канавы в мерзлой земле. Бывшим архитекторам, инженерам, профессорам и даже фермерам такое занятие казалось недостойным, их терзал стыд. Старики собирались вместе и вспоминали о давних временах, будто любовно перебирали старческими руками воспоминания прошлого, лишь бы не затрагивать настоящее. Только дети переносили тяготы жизни сравнительно легко. Большинство из них уже освоились в лагере – кроме больных и калек. Как иногда казалось Рэйко, подросткам нравилась вольная жизнь – они все время проводили вместе, пели, играли, болтали и смеялись, иногда вызывая недовольство у пожилых людей.

– Я, разумеется, работаю в лазарете, – объяснила Рэйко. – Здесь много больных детей, некоторые подолгу не могут оправиться от простуды, она затягивается на несколько недель, часто вспыхивает корь.

Корь была бичом лагеря – ею заболевали не только дети, но и взрослые. А когда заражались старики, болезнь часто убивала их. За месяц, проведенный Рэйко в лагере, произошло уже несколько смертельных случаев – главным образом по причинам, которые в любом другом месте было бы легко устранить. Теперь Рэйко боялась ассистировать при операциях: условия были ужасными, не хватало даже эфира.

– Но мы справляемся, – с обреченной улыбкой добавила она. Ей жилось бы гораздо легче и радостнее, будь рядом Такео. Рэйко не могла себе представить, что ей придется пережить войну без мужа, но такое было вполне возможно. Она только молилась, чтобы Такео остался в живых и выдержал до тех пор, пока они встретятся. Когда они расставались в Танфоране, Такео выглядел совсем больным, а Рэйко ничем не могла помочь ему, только молилась и беспокоилась. – Будь осторожна, не заболей, – наставляла она Хироко. – Не переохлаждайся, ешь побольше и держись подальше от больных детей. В лазарете мне платят двенадцать долларов в месяц, – улыбаясь, она помогла Хироко распаковать чемодан и недовольно осмотрела ее пальто – для здешнего климата оно было слишком легким. – Тебе надо записаться в один из кружков вязания и запастись свитерами. – Достать шерсть было трудно, но некоторые из женщин распускали старые свитера и кофточки, чтобы связать новые, – особенно для детей или беременных женщин. Рэйко устроила нечто вроде палаты для рожениц, но на них старались не расходовать эфир или медикаменты, необходимые для более сложных операций. Похоже, в медицине наступила эпоха возвращения к давнему прошлому.

Разложив вещи, все вышли на крыльцо, залитое зимним холодным солнцем, и Тами рассказала, что в школе уже готовятся к Хеллоуину – кануну дня всех святых. Рэйко и Хироко отвели ее в школу после обеда, по дороге в лазарет.