– Все дело в предубеждении, – горестно объяснила Рэйко. – Ты тут ни при чем. В Калифорнии японцев недолюбливают, и преодолеть такое отношение нелегко. Держись поближе к своим, – посоветовала Рэйко, ненавидя себя за такие слова и за то, что ей пришлось объясняться. Но бедняжка Хироко была сама не своя, ее совершенно ошеломило отношение студенток и соседок по комнате. – В конце концов они перестанут сердиться. А если тебе повезет и они узнают, кто ты такая, они оставят свои предубеждения.

Не может быть, чтобы все студентки были одинаковы. – Взглянув на Хироко, Рэйко обняла ее. Хироко выглядела как растерянный, обиженный ребенок и в эту минуту напомнила своей тете о Тами.

– Но почему они так ненавидят меня, Рэйко‑сан? Только потому что я японка?

Несмотря на искреннее недоверие в голосе Хироко, Рэйко кивнула:

– Причиной тому – снобизм, расизм, предрассудки. Похоже, эта мисс Спенсер считает себя слишком важной персоной, чтобы делить с тобой комнату, да и остальные думают так же, только не признаются открыто. Разве в колледже больше нет студенток‑иностранок? – Хироко повезло бы, окажись в колледже еще одна японка, но надеяться на это не стоило.

– Да – англичанка и француженка, но я с ними не знакома. Они тоже поступили в этом году. – Хироко поняла, что ей предстоит провести долгий год в обществе Энн Спенсер.

– Почему ты никому ничего не скажешь? Возможно, следует обратиться к преподавателям…

– Я боюсь еще сильнее рассердить их. Возможно, это моя… – Она долго подыскивала верное слово и наконец нашла наиболее подходящее:

– Возможно, я ответственна за то, что им не нравлюсь.

Хироко имела в виду свою вину, но Рэйко поняла ее и считала такое предположение маловероятным. В школе во Фресно ей пришлось пройти через такие же испытания, а с тех времен переменилось немногое. В обществе японцев они чувствовали себя в безопасности, но, оказавшись в чужом окружении, постоянно подвергались оскорблениям и унижениям. Странно, что, несмотря на все изменения в мире и уровень развития цивилизации, до сих пор в Калифорнии существовал закон, запрещающий японцам сочетаться браком с представителями белой расы. Однако было слишком сложно объяснить все это восемнадцатилетней девушке из Киото.

– Что же, пусть пеняют на себя, Хироко. Когда‑нибудь у тебя появятся друзья. Наберись терпения и постарайся держаться подальше от тех, кто тебя невзлюбил.

– Так же Рэйко наставляла Салли и Кена. Они учились в школах, которые посещали и белые, и японцы, и то и дело сталкивались с предубежденностью со стороны ровесников, родителей друзей или же учителей. Рэйко всегда больно ранили такие случаи. В некотором смысле ей бывало проще, когда у детей появлялись друзья‑японцы, особенно теперь, когда они подросли и находились на пороге первой влюбленности. Рэйко еще не знала, что мальчик с другого конца улицы, в которого влюблена Садди, – наполовину ирландец, . наполовину поляк.

– Ты можешь приезжать домой на каждый уик‑энд, если захочешь, – сказала она Хироко. Девушке предстояло усвоить печальный урок, и Рэйко настаивала, что она должна встретить его «гэмбаре» – смело и решительно. Хироко пообещала не сдаваться, какое бы недовольство ни проявляли девушки из колледжа. Но несмотря на решимость Хироко, Рэйко встревожил ее рассказ – о нем она поспешила в тот же день сообщить Таку.

– С таким же отношением она может столкнуться и в Стэнфорде, – откровенно признал он, когда Рэйко настаивала, что Так должен написать Масао и добиться перевода Хироко в другое учебное заведение.