– Я совершила проступок. Много лет назад. – Она заколебалась.

Он вглядывался в ее лицо и видел юное создание, которое терзала нерешительность, которому отчаянно хотелось поделиться самыми интимными подробностями своей жизни с мужчиной, представляющим загадку. Отчаянно, потому что больше поделиться ей не с кем.

Как ей должно быть одиноко, если она пошла по этой дороге. Как до боли одиноко.

– Мой проступок стоил мне… стоил людям жизни, – в конце концов произнесла она.

– Ты знала, что они заплатят такую цену?

– Нет!

– Тогда, если это непреднамеренно, тебя нельзя винить.

– Невежество не является оправданием. – Она произнесла эти слова так, что он понял: она слышала их много-много раз.

Он хотел подойти к ней, но она подняла руку, запрещая ему это, останавливая его.

– Объясни.

– Я… я была ребенком, – пробормотала она, отводя глаза. – Мои… люди хотели казнить преступника.

– Преступника?

– Насильника.

Странно, что он сейчас дрогнул, услышав из ее уст это слово, а тогда, годы назад, он не только не дрогнул, но терпел удар за ударом, не сопротивляясь.

Она неверно поняла его реакцию и кивнула головой.

– Они привели его туда, где мы жили, чтобы мой отец совершил правосудие. Но его как раз тогда не было дома, а моя мать – знатная леди – послала меня остановить их.

– Почему?

– Потому что она боялась, что, если они повесят этого насильника, моих братьев убьют из мести.

– Понятно.

– Я сделала то, о чем она просила. Я их остановила. – Фейвор крепче обхватила себя руками. – Но ровно на столько времени, чтобы подоспели его родные с вооруженными людьми. Они убили почти всех тех людей. Уничтожили их. Выкосили, словно пшеницу.

Глаза ее смотрели в никуда, на лице было написано заново переживаемое потрясение, вызванное воспоминанием. Ему надо вернуть ее назад, вырвать из той ужасной вереницы воспоминаний, которая была так хорошо знакома ему самому.

– Черт возьми, Фейвор! А что тебе еще оставалось делать?

Она нахмурилась в поисках ответа на этот вопрос, поставленный много лет назад и так и оставшийся без ответа.

– Если бы я их не остановила, они бы того парня повесили и убежали к тому времени, когда появились солдаты. И даже если бы они не успели скрыться, по крайней мере правосудие свершилось бы. Насильник бы умер.

– Ты сделала то, о чем просила мама, – рассудительно сказал Рейн. – Это не твоя вина.

У него возникло ощущение, что он ее подвел, что она продолжала жадно ждать ответа, который еще не прозвучал.

– Я знаю, – сказала она, словно он намеренно проявил тупость. – Но вина тут ни при чем. Речь не о ней. Речь о том, с чем я могу жить, что мне надо сделать.

– И выйти замуж за богатого бездельника – единственный для тебя способ жить дальше? – спросил он с сарказмом, рожденным отчаянием.

– Да. – Голос ее был далеким.

– Почему бы тогда тебе не надеть власяницу? – с горечью спросил Рейн. – Уверен, что могу найти где-нибудь бич, чтобы помочь тебе получить удовольствие. Это все-таки Уонтонз-Блаш.

– Не надо, – сказала она, не сердито, не обиженно, просто подавленно. – Это ты ведешь себя неразумно, не я. Я не первая женщина, которая выбирает мужа, руководствуясь тем, что он может принести ее семье деньги.