— И Джин покинет театр?

— Ей нравится работать в театре, и я буду ей помогать. Мы можем работать вдвоём. Джин начала бы шить уже сейчас, если бы знала, где продать одежду, но я знаю множество горничных. Её милость будет у меня покупать, она меня любит, и другие тоже будут покупать.

— Я люблю тебя, — сказал я.

— Но ты не должен больше воровать, — внезапно сказала она. Я пытался ответить, но понятия не имел, что сказать, и Сильвия протянула руку и коснулась моей щеки. — Ничего страшного, — сказала она, — я многое про тебя знаю. Например, что ты делал кое-какие глупости, но все мы делаем глупости в молодости. Ты просто должен это прекратить. Я не хочу, чтобы ты болтался на виселице.

— А ты делала глупости? — спросил я.

— Пока что нет, но собираюсь.

— И какую же глупость?

— Выйду за тебя замуж. — Она наклонилась ко мне и поцеловала. И тут мы услышали, как открылась главная дверь зала и по каменным плитам застучали громкие шаги.

— Кто-то уже зажёг камин, — произнёс слуга.

— Не иначе феи из пьесы, — ответил Уолтер Харрисон, управляющий. — В особняке полно привидений. Пойди лучше набери воду.

— Дом проснулся, — прошептала Сильвия, — мне пора. 

Она направилась к задней части сцены.

Любовь и разум в наше время редко ладят. Благодарение Господу.

Часть четвёртая

 Сладчайшая пьеса

А главное, дорогие мои актёры, не ешьте ни луку, ни чесноку. Мы должны испускать сладостное благоуханье, и я не сомневаюсь, что зрители скажут: вот сладчайшая пьеса. Без всяких рассуждений! Марш вперёд без дальних слов!

«Сон в летнюю ночь»

Акт IV, сцена 2

Глава одиннадцатая

Леди Энн Хансдон, бабушка невесты, восседала в центре большого зала. Две служанки, и среди них не было Сильвии, сидели на низких скамейках у её ног, а на маленьком столике сбоку стояли песочные часы. Мы только что закончили первую репетицию, сыграв всю пьесу в костюмах, по крайней мере, в каких могли, поскольку многие изысканные наряды ещё не сшили, и сейчас все актёры неловко стояли на сцене, ожидая приговора её милости. Это было в день моего столкновения с персивантами, до свадьбы оставалось всего шесть дней, и леди Энн потребовала, чтобы мы сыграли для неё «Сон в летнюю ночь». 

— После той интерлюдии, что вы представили на Рождество, — объявила она пайщикам, — я хочу удостовериться, что наши гости не уснут от скуки.

Леди Энн была одета в модный чёрный цвет, седые волосы убраны под французский чепец. Она взирала на нас, постукивая по столу пальцами в перстнях. Разумеется, мы наблюдали за ней по ходу пьесы, и суровость её лица, на котором лишь изредка появлялась едва заметная улыбка, не говоря уже о смехе, нас тревожила. И вот она вынесла свой приговор:

— Почти два с половиной часа, мистер Шекспир, два с половиной!

— Так долго, миледи? — отозвался мой брат.

— Два с половиной! — повторила она, подняв в доказательство песочные часы.

— В самом деле, миледи.

— Его милость не выдержит двух с половиной часов, — сурово произнесла она.

— Мне очень жаль это слышать, миледи.

— Но если бы мы играли, чтобы развлечь моего мужа, мистер Шекспир, то пьеса закончилась бы, едва зрители успели занять свои места.

— Его милость любезно сказал... — начал мой брат.

— Мнение моего мужа о пьесах не имеет значения, — резко перебила леди Энн, — ровно никакого. Ему нравятся постановки, где люди умирают.