— Фрэнсис Дудка — это мужчина? — спросил я для большей уверенности.

— Воистину мужчина, — мой брат написал ещё несколько слов, — так что тебе придётся обрезать волосы. Но не делай этого до представления. До тех пор ты играешь свои обычные роли.

— Обрезать волосы?

— Ты хочешь сыграть мужчину? Значит, должен выглядеть мужчиной. — Кончик пера застыл над бумагой. — Починщики раздувальных мехов не носят длинных волос.

— Фрэнсис Дудка — починщик раздувальных мехов? — спросил я, не скрывая разочарования.

— А кем, по-твоему, он должен быть? Странствующим рыцарем? Тираном?

— Нет, — сказал я, — нет. Я просто хочу играть мужчину.

— И сыграешь, — ответил он, — сыграешь.

— Можно мне посмотреть роль? — нетерпеливо попросил я.

— Исайя переписывает пьесу, так что нет.

— О чём пьеса?

Он нацарапал ещё несколько слов.

— О любви.

— Потому, что она для свадьбы?

— Потому, что для свадьбы.

— И я буду на свадьбе чинить раздувальные мехи?

— Я бы не советовал. Я просто обозначил твоё ремесло, чтобы ты понимал своё место в обществе, как следует всем.

— Тогда что Фрэнсис Дудка делает в этой пьесе?

Брат остановился, чтобы взять новый лист бумаги.

— Ты влюбляешься.

На мгновенье он стал мне симпатичен. Влюбляюсь! На сцене любовники ходят с напыщенным видом, выхватывают шпаги, произносят страстные речи, завоёвывают симпатии зрителей, и те возвращаются к обычной жизни с покорностью судьбе. Любовник! 

— Кого я люблю? — спросил я.

Он задержался на мгновение, чтобы опустить перо в чернильницу, осторожно осушил кончик и начать писать на новой странице. 

— Чего от тебя хотел преподобный Венейблс? — спросил он.

— Венейблс? — вопрос застал меня врасплох.

— Несколько недель назад, — сказал он, — после того, как мы сыграли его поганую пьесу, преподобный Венейблс говорил с тобой. Чего он хотел?

— Он сказал, что я хорошо сыграл Астинь, — заикаясь пробормотал я.

— Теперь скажи мне правду.

Я помолчал, пытаясь собраться с мыслями. 

— Он слышал, что я могу покинуть труппу.

— Конечно. Я сам ему сказал. Так что?

— Он хотел, чтобы я остался, — солгал я.

Перо снова царапнуло по бумаге.

— А он не предлагал тебе вступить в новую труппу графа Лечлейда?

Я не ответил, но молчание было достаточно красноречиво. Брат улыбнулся, а может, и усмехнулся.

— Предлагал. Но ты обещал мне остаться на зиму в труппе.

— Обещал.

Брат кивнул, отложил перо и порылся в кипе бумаг.

— Ты вечно жалуешься на нехватку денег. — Он нашёл нужные страницы и не глядя протянул мне. — Скопируй роль Титании. Я заплачу тебе два шиллинга, нужно сделать к понедельнику. И прошу тебя, разборчиво.

Я взял бумаги. 

— До понедельника?

— Начнём репетировать в понедельник. В Блэкфрайерсе.

— В Блэкфрайерсе?

— Это что, эхо? — сказал он, передавая мне чистые листы бумаги. — Лорд Хансдон и его семья проводят зиму в своём особняке в Блэкфрайерсе. Мы будем играть пьесу в их огромном зале.

Я почувствовал ещё один всплеск счастья. Там будет Сильвия! И второй всплеск радости накрыл меня при мысли о том, что я, наконец, сыграю мужчину.

— Кто такая Титания? — спросил я, желая знать, попадет ли она в мои объятия.