— Умение писать ставит нас выше зверей, — повторял он. — Ты зверь, мальчик?

Палка свистела в воздухе и череп пронзала острая боль. Он любил цитировать нам латынь, хотя большинство из нас не могли осилить странный язык.

— Audaces fortuna iuvat, — повторял он. — И что это значит? Это значит, что судьба благоволит смелым! Ты смелый, мальчик? 

И снова свистела палка. Днём, когда от него несло элем, он был добрее, рассказывал байки и даже совал монетку, если ему приглянулась чья-то работа. Он мне даже нравился, но потом его засекли за Свято-Троицкой церковью, где он поднял юбку госпожи Сиббес, жены судебного пристава, и Томасу Малливеру пришел конец.

После этого я недолго продолжал учебу. Я ненавидел Стратфорд. Ненавидел угрюмый гнев отца и слёзы матери. Брат бросил дома жену и трёх маленьких детей, дети плакали, а Анна кричала на нашу рыдающую и встревоженную. Все были несчастны. Из-за плохих урожаев продукты резко подорожали, лето выдалось дождливым, зимы холодными, и отец забрал меня из школы, потому что больше не мог позволить себе платить за моё обучение и кормить меня. Мне было четырнадцать, когда он сказал, что мои школьные годы закончились, и я должен обучиться ремеслу.

— Томас Батлер согласился взять тебя в ученики. Это хорошая возможность.

Батлер был плотником, и как его ученику, мне предстояло жить в его доме, таким образом моей матери придётся кормить на один рот меньше. Я помню, как отец вёл меня к дому Батлера в четверг утром.

— Плотник — хорошее ремесло, — сказал он, когда мы шли под вязами Хенли-стрит. — Муж пресвятой Девы был плотником, благослови его Бог.

— Почему я? Почему не Гилберт или Эдмунд?

— Не глупи, парень. Гилберт уже в учениках. А твой младший брат ещё мал. Твоя сестра уже трудится, почему бы и тебе не поработать?

— Я не хочу быть плотником!

— Но именно плотником ты и станешь. И радуйся, что умеешь читать, писать и считать! Большинство мальчишек умеют гораздо меньше. Не вредно знать буквы и цифры, а теперь ещё обучишься ремеслу.

Я вцепился в котомку со сменой белья, пока отец стоял на кухне Батлера и распивал с кувшин эля с моим новым хозяином, а неприветливая Агнес Батлер оглядывала меня с подозрением. У них не было своих детей, хотя горничной у них работала одиннадцатилетняя сирота Бесс. Она выросла тощим, щуплым созданием с большими карими глазами, длинными рыжими волосами и тёмным синяком на лбу. Агнес заметила, что я на неё пялюсь.

— Спрячь свой похотливый взгляд, мальчик! — рявкнула она. — Он должен спать в мастерской, — сказала она мужу.

— Так и будет, — сказал мой новый хозяин, — так и будет.

Отец потрепал меня по голове.

— Он хороший парень. Веди себя как следует, Ричард.

После этого он ушёл.

— Я научу тебя полезному ремеслу, — пообещал Томас Батлер, хотя научил меня лишь как складывать дрова. — Зима на носу, — говорил он, — время колоть древесину и резать боровов. 

Если он считал, что я недостаточно упорно работаю, то бил меня, и бил сильно, иногда поленом. Он колотил и Бесс, а иногда и жену, которая давала сдачи. Они кричали друг на друга. Я ненавидел их и скучал по дому. Трезвым отец был весёлым, а мать ласковой, когда её не обуревало беспокойство. Она рассказывала нам истории, сплетая фантазии о замках и галантных рыцарях, говорящих животных и духах, обитающих в зелёных лесах. Однажды я разрыдался после ее визита, и Агнес Батлер хлопнула меня по голове.