И ответ пришел. Кстати, тоже вполне здравый; хотя я не во всем с ним согласна. Да, я как передвижник рисую детали с великим тщанием. Потому что в них для меня вся сила и есть. Мир ослепнет без деталей. А у столичных стихописцев тогда ценились уже скорость, космизм доморощенный. Ну не мое это! Вот и – знай сверчок, свой шесток! В целом же отзыв доброжелательный. Просто он типовой – для многих, а не конкретно для меня.

«Уважаемая Анна Гурьевна! Вы довольно сносно владеете стихом, умеете рифмовать (хотя порой довольно примитивно – прилагательное с прилагательным, глагол с глаголом), Ваши стихи написаны четким размером, легко читаются.

Однако, для настоящей поэзии мало одного умения рифмовать и подгонять под размер, она требует еще и яркости описаний, эмоциональности и приподнятости изложения.

Вы же работаете очень спокойно и очень обстоятельно, тщательно «выписывая» мельчайшие детали, останавливаясь подолгу на всех подробностях, даже незначительных, – слишком спокойно и слишком обстоятельно, потому что такие стихи неимоверно растянуты, читать их скучно, они не волнуют, не вызывают живого отклика в душе читателя.

Поэзия не требует подробностей – это не отчет о движении имущества и не конторская книга. Поэзия – это мышление образами. А в Ваших стихах нет ни одной яркой запоминающейся строки, ни одного сравнения, ни одного восклицания, они длинны и суховаты.

Стихотворение «Награда», например, растянуто Вами за счет ненужных отступлений и объяснений на 60 строк, хотя для Вашей темы вполне бы хватило и 20. Уже при самом поверхностном ознакомлении с этим стихотворением ясно, что из него, без всякого ущерба для мысли можно выкинуть вторую, третью и две последних строки. За счет языка его можно сократить еще по крайней мере вдвое. Вот Вам и нужные 20 строк!

Тем же недостатком страдают и другие Ваши стихи. Так писать не надо. Иногда в поэзии одна небольшая деталь, один образ – заменяют длиннейшие описания. Вот и нужно искать новые детали, новые образы, новые краски. И вовсе не обязательно гнаться за строгой последовательностью и логичностью изложения. С приветом. В.П.»

А ведь стихи свои на суд чужих людей отдавать дело страшное! Ах, как я комплексовала, боялась, переживала, не спала… Тем более, когда сапогами по цветам души моей. Сейчас все эти дела – давно для меня холодная зола. А тогда было бушующее пламя. Даже стихи об этом сочинила. Назвала «Первые читатели».

Как трудно отдавать на чей то суд

Рожденное тобой стихотворенье!

И ждать, как приговор произнесут,

И выслушать с печалью и смиреньем.

Но для меня есть самый страшный миг:

Когда стихов, задолго до печати –

Еще задолго до газет и книг! –

Коснется взглядом первый мой читатель.

Мои стихи… Их жизнь на волоске –

Два добрых слова их сейчас спасли бы…

Понравились!.. Стою в немой тоске

И лишь глазами прошепчу: « Спасибо»

С какою болью с ними расстаюсь!

Как мать, с которой расстаются дети.

За их судьбу тревожусь и боюсь:

Так одиноко жить на белом свете!

И я стихи другие принесу,

И снова стану вглядываться в лица.

Каков он будет ваш суровый суд? –

Им жить, или в безвестности томиться…

1969

Да, стихи это диалог. Они со мной кровной пуповиной связаны. Нет у меня других детей! И быть не могло. Постриглась я стихотворцы. Но бродить и садить розы в пустыне, зная что ничего не взойдет – тяжело. В нашей прекрасной и замечательной глуши – я, как белая ворона. Тяжеловато. Хотя есть в этом свои плюсы. Можно ни под кого не подстраиваться. Всё равно все махнули рукой.