– Давайте вернёмся в палатки, – предложил Максимин.

Эдеко покачал головой и смерил его беглым взглядом.

– Мы останемся с нашими конями.

– С ними ничего не случится.

– Мне не нравятся ваши норки из холста.

На землю уже упали первые крупные капли дождя, и мы расстались с гуннами.

– Раньше я считал, что у них собачий нюх, но, видимо, это не так, – заметил Рустиций.

И правда, не успели мы забраться внутрь, как плотно натянутая ткань палатки громко зашуршала под порывами шквального ветра. Полил дождь, и палатка задрожала от его сильных струй.

– Слава богу, что у нас есть убежище, – проговорил Максимин, посмотрев на холстину, по которой барабанили капли дождя. Ветер не утихал, и ткань по прежнему шелестела. Шесты, поддерживающие палатки, накренились.

– Здесь на берегу негде укрыться от ветра, – неизвестно почему пояснил Бигилас.

Послышались мощные раскаты грома, и нас едва не оглушило их эхо. В воздухе запахло металлом.

– Ливень скоро пройдёт, – с надеждой произнёс Рустиций.

Но стоило ему закончить фразу, как с неба обрушилась целая стена дождя, наша палатка зашаталась и упала, а оборвавшиеся верёвки и колья разлетелись в разные стороны. Высокие шесты раскололись пополам. Мы попали в ловушку, как и опасался Эдеко. Складки холстины хлестали нас, точно плети, но нам всё же удалось подкрасться к выходу.

– Сюда, сюда, здесь есть отверстие, – позвал нас Максимин, и мы не без труда выбрались наружу, в кромешную тьму с завывающим ветром.

– А где гунны? – еле выдохнул сенатор сквозь этот ураганный вой.

– Они нас бросили! – воскликнул Бигилас. И верно, ни их самих, ни лошадей нигде не было видно.

– Что же нам теперь делать? – встревожился я.

Волны бились о берег озера, как океанский прибой, разбрызгивая пену.

– В двух милях отсюда есть селение, – припомнил Рустиций.

– Скажите рабам, чтобы они охраняли наши палатки и багаж, – прокричал Максимин. – А мы поищем приют в этом селении.

Мы двинулись вдоль берега, крепко держась друг за друга, и наконец заметили россыпь деревянных хижин. Подойдя поближе, мы начали стучать в двери, обращаясь к хозяевам по гуннски и прося нам помочь. Вскоре перед нами открылась дверь самого большого дома.

Мы, спотыкаясь, вошли внутрь и, как только глаза привыкли к яркому свету, увидели нашу спасительницу. Это была тонкая высохшая гуннская женщина средних лет с печальными, но яркими глазами.

– А, римляне, – сказала она по гуннски. – Я приметила вас, когда мимо прошёл ваш караван, и подумала: наверное, мы ещё встретимся. А потом поднялся этот ураган. Эдеко обходит меня стороной, но теперь он непременно явится.

– Мы потеряли его из виду, – сообщил Бигилас.

– Или они потеряли вас из виду. Они станут вас искать и спросят меня.

– Неужели эта женщина живёт одна? – шепнул мне на ухо Максимин.

– Он хочет узнать, где ваш муж, – не слишком точно перевёл я его вопрос.

– Мой муж умер. И сейчас я, Аника, являюсь главой селения. Проходите и устраивайтесь у огня, а я зажгу побольше ламп. Садитесь, вот вам мясо, кумыс и камон.

* * *

Я промок, проголодался, и во рту у меня пересохло от жажды, так что я залпом осушил чашу с камоном. Хозяйка пояснила, что эту тёмную и пенистую жидкость варили из ячменя. Конечно, в сравнении со сладким вином камон был кисловат, но питателен и хорошо согревал. Немного погодя хижина предстала передо мной, словно окутанная нежной дымкой, и я решил, что деревянная резьба придаёт обширной комнате особый уют. Прежде жилища варваров казались мне примитивными и безвкусными, но обстановка в доме Аники заставила меня в этом усомниться.