– Или заставил рискнуть.

Вид у него был мрачный.

– Эти гунны угрюмы и не любят шутить, не так ли? А Эдеко просто тупой бык. Надеюсь, что когда мы доберёмся до Аттилы, у нас не будет проблем.

– Им самим не нужны проблемы, а не то они могли бы осложнить нам жизнь ещё сто миль назад, – заверил я его с большей убеждённостью, чем ощущал на самом деле. – Не забывай, что мы находимся под покровительством Рима.

– Мне кажется, что он за океаном. Особенно сейчас, когда мы перебрались через реку.

Рустиций покачал головой.

– Не волнуйся, Ионас. Это лишь мои предчувствия. Ты молод и умеешь нравиться людям. Тебя ждут великие дела. А насчёт себя я что то сомневаюсь.

– Ты смело вёл себя с Эдеко на той разрушенной вилле.

– Скорее глупо. Он полагал, что я перед ним извинюсь. Вряд ли он станет впредь иметь со мной дело.

Гонцы нашли нашу стоянку и сообщили, что Аттила уже давно вернулся в свой лагерь. Мы продолжили путь и вскоре увидели серо зелёные воды реки Тисы, притока Дуная, текущего на север, в Хунугури. На её берегу также стояли деревянные хижины, и мы вновь не обнаружили ни судов, ни больших барж, пригодных для того, чтобы переправиться на другой берег. Нам пришлось двигаться параллельно течению по большой открытой равнине, подобной которой я прежде никогда не видел. Если раньше горы окаймляли небо, то теперь мы словно оказались в огромной чаше с краями, чуть изогнутыми в направлении горизонта. Трава превратилась в настоящий зелёный океан, а по его «поверхности» бродили стада диких зверей. Высоко над нами парили ястребы, а бабочки кружились между ног наших лошадей.

Иногда вдали можно было заметить завесы дыма, и Онегез объяснил, что варвары поджигают траву, для того чтобы местность хорошо просматривалась в обе стороны. В степи паслись громадные конские табуны, хватало и прочего скота, мирно жевавшего траву и казавшегося бесхозным. Однако воины могли легко определить на глаз, какому племени принадлежит то или иное стадо: вот это – гепидам, другое – готам, а третье – скирам. Нам больше не встречались здания в римском стиле с черепичными крышами и отштукатуренными стенами: они давно уступили место селениям с глинобитными хижинами, скреплёнными прутьями, или деревянным избам. Из труб струился дымок, пропитанный новыми и незнакомыми запахами.

Максимин сверился с картами и перечитал сообщения путешественников. Он сказал, что мы добрались до огромного степного бассейна между двумя горными массивами – Альпами на западе и Карпатами на востоке. «Хунугури – их обетованная земля, – поделился он с нами своими размышлениями. – Вы, наверное, думаете, что гунны хотят отвоевать себе иные, плодородные, края, обосноваться там и успокоиться. Боюсь, что и это их не остановит, поскольку в этом случае их станет больше и они опять разобьются на племена. Здесь им не хватает травы, вот они и совершают набеги».

Наша дипломатическая партия целыми днями была предоставлена самой себе, и никто не мешал нам осматривать окрестные селения, не заходя в дома. Однако на пятые сутки после переправы через Дунай капризы погоды дали нам возможность изведать вкус гуннского гостеприимства и лучше узнать этих варваров.

День был сырой и влажный, а небо на западе затянули тяжёлые желтоватые облака. Когда мы разбили лагерь на берегу большого озера, тёмная туча закрыла солнце и проплывавшие рядом с нею облака сделались какими то зловещими – с широкими и плоскими верхушками, словно у наковален. В их чёрных основаниях сверкнули яркие вспышки молний.

Я впервые увидел, как растерялись гунны. Они не боялись людей, но испугались раскатов грома.

– Чёртова погода, – пробормотал Эдеко.

Онегез, к моему удивлению, торопливо перекрестился. Неужели этот предатель римлянин по прежнему верит в Христа? Ураган с воем пронёсся над озером, вода покрылась серой рябью, а волны с грохотом ударились о берег, оставив на нём клочья пены.