— Я готов ответить за все, — упрямился покойник. — Отпусти меня, пожалуйста.

Инанна опять тяжко вздохнула и, окинув Раджая сочувственным взглядом, произнесла:

— Ну, как знаешь. — И добавила с грустной улыбкой: — Бедный Анунна. Не везет ему с искуплением.

Багровый туман затянул серебристую равнину, а когда он рассеялся, Раджай оказался на поле битвы. Горячий ветер уносил пыль за холмы. В полуденной жаре глохли стоны умирающих. Раджай обессилено опустился на землю.

Ординарец вел к командиру его коня. У кшатрия грудная клетка была разворочена ударом меча, а у коня отрубленная голова висела на полоске кожи и шейных сухожилиях. Моргая большими печальными глазами, животное сообщило хозяину:

— Эти когирцы — сущие демоны.

— Призраки во плоти, — поправил Раджай, вспомнив слова Анунны. И заметил сочувственно: — Вижу, вам тоже досталось.

— Полный разгром, ваша доблесть. Когда вы упали с коня, старик закричал своим воинам: «Пора, богатыри! Проснитесь и сражайтесь, иначе проснется Нергал!». Они схватились за мечи и уложили не меньше двухсот наших и тогда кшатрии, видя, что призраков не берет ни стрела, ни копье, ни сабля, разбежались кто куда. Я хотел добраться до старика, но, увы. — Он со вздохом прижал ладони к разрубленной груди и воскликнул удивленно: — О! Смотрите, ваша доблесть — заживает! И у вас.

Раджай поднял руку и нащупал края страшной раны на голове. И верно, заживает! Уже не шире кулака. Чудеса, да и только. «Не зря я просился к своим богам», — с ухмылкой подумал он.

— Не радуйся, хозяин, — уныло изрек конь, с которым не происходило никаких видимых метаморфоз. — На этом свете исцеление ран — дурной признак. Очень дурной.

— Почему? — хором спросили Раджай и ординарец.

— А как ты думаешь, — вымолвила полуотрубленная конская голова, — кому после смерти дается здоровое тело?

— Кому? — Раджай в тревоге и нетерпении смотрел на коня. — Ну, говори, не томи!

— Грешнику, вот кому. Дабы выстрадать искупление. Душевные муки, бесспорно, ужасны, но если их усугубляют телесные… Признаться, хозяин, я всегда мечтал поменяться с тобой местами, однако сейчас… Слава богам, что создали меня безропотной подневольной скотиной, — задумчиво добавил скакун. — За короткий лошадиный век и захочешь, не нагрешишь.

* * *

Из двенадцати воинов, которых Ну-Ги водил в бой, в деревню вернулся только один. Он едва сидел на коне, упираясь израненными руками в переднюю луку, но лицо его сияло торжеством. Рядом просыпались в седлах его невредимые товарищи, ошеломленно вертели головами, испуганно перекликались. Старец в лохмотьях сидел на травянистой обочине дороги и баюкал на коленях бронзовую цепь, забрызганную кровью и мозгом.

Сонная одурь спала и с Конана. Пока за холмами, обступавшими деревню, кипела схватка, он неподвижно сидел на коне с полуприкрытыми глазами; сознание было ясным, но тело ему не подчинялось. Кругом стоял богатырский храп, и Конан по мере своих способностей (о которых он доселе не подозревал) участвовал в этом диковинном хоре. С детским прискуливаньем храпел израненный Сонго, не отставала от него и нежная Юйсары. Только Тахем, некогда постигший азы волшебства и поднакопивший к старости кое-какую магическую силу, с огромным трудом перебарывал наваждение, но и он время от времени начинал дышать медленно и с присвистом.

Конан хлестнул коня плетью и выехал по дороге на деревенскую околицу. Окинул взглядом поле боя. Хмуро покачал головой и вернулся к своим людям.

— Колдун, — грозно обратился он к тощему старцу, — я не знаю, как с тобой быть.