Там стояла гибкая фигура, одетая в темно-синие одежды. Я разглядела обтягивающие замшевые брюки с потускневшими серебряными пуговицами, короткую куртку, отделанную белой тесьмой и вышивкой, и белое сомбреро на голове — и тут я увидела что-то еще. Там, где должно было быть лицо, под полями сомбреро, была синяя маска, черты лица которой были разрисованы серебром и бирюзой, рот по форме напоминал букву О, и казалось, что маска застыла в немом крике.
Кларита выкрикнула одно-единственное слово «Керк» — и закрыла лицо руками.
Сильвия резко сказала:
— Не дури, это Элеанора!
Фигура в chakko слегка подпрыгнула, кланяясь, сдернула сомбреро с головы и принялась обходить стол, как бы показывая себя.
Я услышала крик и закрыла уши, чтобы заглушить его. Я поняла, что кричала я, только тогда, когда Гэвин обежал вокруг стола и слегка потряс меня за плечи.
— Прекрати, Аманда, прекрати. Все в порядке, — сказал он.
Хуан впервые за последнее время заговорил:
— Сними маску, Элеанора. Ты расстраиваешь Аманду. Что за шутки ты разыгрываешь? Зачем это тебе?
Элеанора отбросила сомбреро и развязала маску, положив ее на сервант. Ее собственное лицо напоминало маску — маску сильного возбуждения и жестокого любопытства.
— Что ты помнишь, Аманда? Что ты видишь? — настойчиво спрашивала она.
Прежде чем Гэвин бросился к ней, чтобы ее остановить, она встала рядом со мной на колени, прямо в своем наряде из серебра и кожи.
— Смотри, Аманда, смотри! — прошептала она и указала мне на грудь куртки. На левой стороне темнели пятна, коричневые там, где они попали на белую тесьму, а на ткани зияла прожженная дыра.
Я перестала кричать, но дрожала так сильно, что прижалась к Гэвину и зарылась лицом в его одежду. Пока он бережно держал меня и успокаивал, в комнате была полная тишина. Первая заговорила Кларита:
— О, жестокая, ты такая жестокая! — закричала она, обращаясь к Элеаноре. — Иногда ты такая же жестокая, как и он.
И я знала, что она имеет в виду Керка. Я раньше не видела, чтобы Кларита сердилась на Элеанору.
Сильвия перевернула свой стул и, не взглянув ни на кого, выбежала из комнаты: было ясно, что ей необходимо побыть одной. Только Элеанора и Хуан продолжали смотреть на меня, в то время как Гэвин прижимал меня к себе, гладил мои волосы и что-то нежно нашептывал, успокаивая меня. Я же прижималась к нему и рыдала, совершенно не думая о том, кто на меня смотрит и что могут обо мне подумать.
— Ты превзошла всех Кордова, — обратился, наконец, Хуан к Элеаноре. — Я полагаю, тебе нужно пойти и переодеться. Затем вели Марии завернуть все эти вещи и принести их мне. От них необходимо избавиться. Я не знал, что они сохранились.
— Их сохранила мать, — сказала Кларита, задыхаясь. Теперь она тоже наблюдала за мной, раздумывая, что может стоять за мрачным взглядом Хуана.
Элеанора же не обратила на Хуана никакого внимания, продолжая играть свою жестокую роль.
— Я помню, Аманда, если не помнишь ты, хотя я и не видела, что случилось. В тот день, когда Керк отправился на встречу с Доро, на нем был надет именно этот костюм. Я видела его в нем раньше во время фиесты, и я видела его в тот день, позже, когда его уже несли с холма. Я видела кровь так же, как и ты, Аманда, но, в отличие от тебя, я так не расползлась.
Она с вызовом смотрела на своего дедушку, на Гэвина, на всех нас, глаза ее сверкали. Она схватила сомбреро и снова надела его, насмехаясь надо мной, и тогда я закрыла глаза, чтобы ее не видеть. Но я видела ее, очень отчетливо, эту фигуру с сомбреро на голове и с бирюзовой маской на лице. Теперь это уже был Керк, а не Элеанора. Керк сорвал с лица маску и бросил ее на землю, и она упала рядом со мной. |