Я была одинока. Не было никого, с кем бы я могла посоветоваться. Сначала меня предупредили при помощи фетиша. Новое предупреждение было более ощутимым. Я должна подчиниться, в противном случае со мной, по-видимому, поступят еще более решительно.

Он или она? Кларита? Элеанора? Но Элеанору не волновало прошлое. Ей было всего десять лет, когда умерла моя мать.

Я подумала о том, как Гэвин, взяв мою руку, пытался успокоить меня. Я помнила ощущение от прикосновения его пальцев — и в этом было все, о чем я мечтала. Все равно — даже если он любит Элеанору и хотел только по-дружески немного меня поддержать.

Размышляя об этом, я заснула — и сразу же мне приснилось дерево. Но на этот раз у меня хватило сил сесть в постели и избавиться от этого кошмара. Когда я, вымотанная и разбитая, снова заснула, ко мне пришел совершенно безобидный сон, такой безобидный, что утром, разбуженная солнцем, я даже не смогла его вспомнить.

Когда я поднялась, у меня сильно болели спина и плечи, но, взглянув на себя в ванной в зеркало, я поняла, что красные полосы стали менее заметны. Если бы я осталась здесь, то несомненно со мной еще что-нибудь случилось бы, подумала я. Если бы осталась. Стоит ли рисковать, чтобы столкнуться с новой угрозой со стороны неизвестного, который хочет, чтобы я отсюда исчезла. Я не знала, как быть. Сегодня утром Доротея Кордова Остин казалась мне уже почти что незнакомкой — теперь я была ее дочерью, которая совершенно не знала ее, дочерью, которая сильно во всем сомневалась и к тому же была страшно напугана.

Когда я спустилась к завтраку, за столом никого не было; я все-таки решила немного поесть. Кофе был теплый и имел какой-то странный привкус. За завтраком я начала обдумывать план на утро. Не было необходимости решать немедленно, ехать или оставаться. Я должна была немного успокоиться, чтобы принять правильное решение. Что бы ни случилось, мне не хотелось бежать отсюда сломя голову, чтобы потом всю жизнь обвинять себя в трусости.

Итак, сегодня утром я буду рисовать. Я выйду на улицу и поищу то, что мне хотелось бы изобразить красками.

Я взяла себя в руки, и в этом мне помогло принятое решение. Я вышла из-за стола и направилась в свою комнату с чувством некоторого облегчения. Стоя на лестнице, я могла заглянуть в гостиную и увидела: там что-то происходит. Кларита отдавала приказания Розе, объясняя ей, как лучше расположить подушки на диване. Взглянув наверх и увидев меня, она кивнула мне с подчеркнутым безразличием.

— Как чувствует себя дедушка? — спросила я.

— Слишком возбужден, — она недовольно кивнула. — Хочет спуститься вниз, чтобы немного посидеть здесь. И желает тебя видеть.

Я стояла не двигаясь, ожидая, что будет дальше. Минуту спустя она отослала Розу и подошла ко мне.

— А ты? Ты поспала? Как ты себя чувствуешь?

— Вся спина болит, и очень тяжело двигаться, — ответила я. — Знает ли кто-нибудь, что все-таки случилось?

— Отцу кажется, что у него есть враги. Кто-то проник во двор, когда он был там прошлой ночью. Ты попалась тому человеку на пути.

— Да, разумеется. Но что вы там делали?

Она приподнялась и попыталась посмотреть на меня сверху вниз. Когда она поняла, что это на меня не действует, она откинула голову. Ее ответ удивил меня.

— Я знала, что мой отец встал с постели. Я беспокоилась о нем.

Была ли это правда, не знаю. Так же, как Гэвин и Элеанора, она вышла во двор не сразу.

— Я собираюсь пойти на этюды, — сказала я. — Не сохранился ли у дедушки его старый мольберт? Свой я оставила дома.

— Да, где-то в мастерской. Я принесу его тебе.

— Благодарю. Я соберусь и спущусь поговорить с дедушкой.