— Благодарю. Я соберусь и спущусь поговорить с дедушкой.

Она сухо кивнула:

— Да, доктор Моррисбай прописал тебе втирания. Без моей помощи ты не справишься.

Она почти что насильно проводила меня в комнату, и пока я лежала на кровати, растерла на моих плечах прописанную доктором мазь. Она не сочувствовала мне, но считала своим долгом помочь, поскольку все-таки я была ее гостьей.

Когда она ушла, я переоделась и взяла альбом для эскизов. Я спустилась вниз, когда Хуан Кордова возлежал на кожаном диване, как император. Клариты не было видно. Однако она сдержала обещание и разыскала мольберт: он стоял у двери.

XIII

Роза, стоя на коленях у камина, подбрасывала поленья в огонь. Едкий дым наполнил комнату, и я вспомнила, что это был запах моего детства — запах Санта-Фе, Нью-Мексико, Юго-Запада.

Казалось, Хуан Кордова удивительно спокойно воспринимает события прошлой ночи.

— Как вы себя чувствуете? — спросила я его, усаживаясь рядом с диваном.

Он довольно-таки беспечно махнул рукой, но, возможно, он это сделал потому, что в комнате была Роза.

— Я перебрался вниз, Аманда, из-за огня: не столько из-за его тепла, сколько из-за аромата. Я запомнил его с детства.

— Я тоже его помню, — сказала я. — Это незабываемо.

— Ароматами насыщена наша память. Начинаешь ли ты вспоминать эту комнату?

Странно, но здесь ничто не напоминало мне о том, что девочка Аманда когда-либо была здесь.

Он продолжал.

— Знаешь ли, когда-то давно этот камин из необожженного кирпича сложили женщины. И те же женщины до блеска отполировали стены, начищая их лоскутками из овчины.

Роза стояла и пыталась установить каминную решетку. Она нечаянно дотронулась до выступа, и на ее пальце остался плотный слой пыли. В Санта-Фе всегда было пыльно.

— Больше ничего не нужно, — сказал Хуан служанке, та быстро улыбнулась и побежала в другие комнаты.

— Я слишком с ними суров, — пробормотал Хуан Кордова. — Но я еще не сломлен. Они все ждут моей смерти. Возможно, они попытаются ее ускорить. Но я все еще жив. Не по своей вине ты была вовлечена в наши внутренние разборки.

— Со мной все в порядке, — уверила я его. — Но я не понимаю, что произошло. Или почему это произошло?

Даже когда он лежал, его взгляд мог стать устрашающим:

— Тебе незачем понимать, но я думаю, ты должна уехать, Аманда.

— Вчера вы говорили совершенно другое. Я не забыла, как вы пытались использовать меня против Элеаноры и Гэвина. Сейчас они оба сердиты на меня и не по моей вине.

Его негромкий смех напомнил мне, как он всех нас привел в замешательство, и он не мог позволить себе не насладиться этим воспоминанием. Затем он заметил выражение моего лица и пришел в себя, как приходит в себя капризный ребенок. Но он, конечно же, не был ребенком, и мне совершенно не понравилось это притворство. Я слушала его с большим недоверием.

— Ты должна уехать отсюда, Аманда, потому что здесь находиться тебе стало опасно. Тебя начали вовлекать в то, чего ты не понимаешь.

— Потому что я начала слишком много вспоминать?

Он сделал вид, что не слышал моих слов.

— Мы все уже давно забыли. Теперь нет ничего, что можно было бы вспомнить в оправдание поступков твоей матери. Я с этим столкнулся уже тогда. Я тоже пытался отыскать хоть что-нибудь, что ты могла бы вспомнить для доказательства ее невиновности. Я тоже хотел бы в это поверить, но давным-давно понял истинное положение вещей. Сейчас и ты должна смириться с этим. Итак, тебе надо уехать, потому что жить здесь тебе становится опасно.

— Но если я не могу вспомнить ничего важного, какая мне может грозить опасность? Вы сами себе противоречите.