Она покачала головой и улыбнулась.

– Как ласково ты обратился ко мне… Редко ты называл меня сестренкой…

Еще некоторое время они провели в молчании. Потом Генрих убрал руку, поддерживающую Джоанну, и опустил ее голову обратно на подушки.

– Она отошла…

Элеонор прикрыла глаза рукой, пряча слезы.

Когда Ричард Корнуолл узнал, что это произошло с согласия короля, он пришел в неописуемую ярость. Сам он все сильнее испытывал неприязнь и даже отвращение к своей дряхлеющей супруге. Каждый раз, когда он видел Изабеллу, ему казалось, что она постарела еще на несколько лет. Он не осознавал, что и она замечает, как изменилось его отношение к ней, и из-за этого она проводит ночи без сна, а дни – в постоянной тревоге.

Симон де Монфор вызывал наибольшую неприязнь в дворцовых кругах. Он был чужеземцем, а Генрих почему-то всегда благоволил к иностранцам, но сейчас еще больше, так как его жена привезла из Франции множество друзей, подруг и родственников, и милости, на которые рассчитывали англичане, доставались пришельцам с континента.

Бароны начали сплачиваться вокруг Ричарда. Он уже имел крепкого сынишку, а король пока оставался бездетным. К тому же у Генриха не было той силы воли, которая привлекала бы к нему людей. Наоборот, в нем ощущалась некая слабость и непоследовательность, и этим сплошь и рядом пользовались беспринципные и наглые советники и фавориты.

Дурные качества его натуры постепенно стали известны всему населению Англии. Подчас они заставляли его поступать несправедливо по отношению к одним, а других почему-то незаслуженно осыпать щедротами и возвышать.

Ричард явился к Генриху и дал волю своему возмущению. Он позволил себе непристойно кричать на короля.

С негодованием он задал брату коварный вопрос: ему хотелось бы знать, на каком основании Генрих дал свое согласие на брак, который вызвал недовольство самых уважаемых людей в стране, тех, кто, несомненно, имел право сказать свое слово при выборе супруга для сестры короля.

– Пусть не суются не в свое дело, – рассердился Генрих. – Я разрешил, и этого достаточно.

– А вот и нет! Следовало поставить этот вопрос на открытое обсуждение. А вы предпочли действовать тайком.

– Заруби себе на носу, братец! – вскричал Генрих. – Я никому не подотчетен, я действую так, как мне угодно!

– То же самое частенько повторял наш незабвенный родитель!

Подобный упрек бросали в лицо Генриху неоднократно с той поры, как он взошел на трон. И никогда не попадали мимо цели: Генрих всегда приходил при этом в бешенство.

– Берегись, Ричард! – зловеще произнес король.

– Кому из нас надо беречься, так это вам! Уже все королевство ропщет.

– У кого руки загребущие, всегда будут роптать. Недовольные мутят воду, чтобы под шумок наловить рыбки.

– А вот вы свою рыбку упустили, братец! Наша сестра – невеста королевской крови, ее опекает государство. Вы хоть понимаете, что это значит?

Генрих взорвался:

– Я знал, что делаю! У меня были на то свои причины…

– Интересно, что за причины побудили вас отдать нашу сестру в руки… авантюриста?

– Хорошо, я скажу тебе. Он соблазнил Элеонор. Я решил, что лучше будет уладить это дело без огласки, тайно поженив их.

Сказав это, Генрих покрылся бледностью. Он солгал, а значит, согрешил.

А если он сказал правду? Ведь кто знает, как все было на самом деле? Тогда никто не посмеет упрекнуть его за разрешение на подобный брак.

– Надо было четвертовать этого мерзавца Монфора, – вскричал Ричард, – который соблазнил столько женщин за свою не такую уж долгую жизнь!

– Элеонор настаивала на свадьбе, – продолжал между тем Генрих.