Философы выпили «creme de menthe», извлеченный из бара. Снова зашла речь о Рептоне, вдруг за эти годы у него накопилось? Возникла ненависть к своим прежним хозяевам? Испарилась вера в коммунизм?
Но по славной английской привычке решили не пороть горячку и еще раз обговорить все детали.
Этот день Рептон запомнил навсегда: как обычно, бил медный колокол – местный будильник, раздражавший всех заключенных. И дальше все шло как обычно и, наверное, до конца дней – неохотный подъем, пять минут стойки на голове, умывание из алюминевого рукомойника, после чего все переливалось из ведра в ночной горшок. Синяя одежда, уже давно выданная взамен «заплатанной», звон дверного замка и хитрая рожа надзирателя, затем выход в коридор для ритуального слива параши.
И так до конца жизни.
После завтрака он отправился в свою лавку, где отпустил табак двум убийцам и одному насильнику, а затем – в швейную мастерскую.
И так до конца жизни.
После работы глоток культуры.
Ребята из «Комитета 100» уже давно гуляли на свободе, их обещания помочь с побегом, по видимому, оказались пустой болтовней, однако их вспоминали добрым словом и по прежнему просвещенные узники слушали пластинки с камерной музыкой в небольшом холле тюрьмы, иногда включали магнитофон.
В этот вечер наслаждались Бахом, словно растворясь в органных звуках, забыли напрочь о печальной тюремной доле. И вдруг после этих фуг Рептон понял, что больше не может и не сможет, бездействие невыносимо, ожидание мучительно – лучше смерть.
План уже созрел давно. Рептон решительно подошел к ирландцу и отвел его в сторону.
– Как ваши дела, мистер Брайен? – все звучало очень официально и крайне значительно – ведь они уже давным давно обращались друг к другу по имени.
– Превосходно, – удивился Брайен.
Он уже чувствовал себя почти свободным: срок шел к концу, скоро он покидал тюрьму для работы на заводе с проживанием в специальном общежитии и разрешением проводить уик энды в городе (в конце концов, сколько можно мучиться без девочек?). После этого он – вольная птаха.
– Я хотел бы обсудить один важный вопрос, естественно, строго конфиденциально… – начал Рептон витиевато.
Они медленно шли по коридору, шпион держал руки за спиной, он напрягся и не знал, как начать.
– У меня серьезный разговор, – повторил он. – Но сначала две оговорки. Во первых, сейчас у меня нет денег, но они появятся, когда обо мне будет написана книга. Во вторых, если вы отклоните мое предложение, – он продолжал сохранять официальный тон, – наши отношения не изменятся и мы останемся друзьями. Однако я прошу вас об одном: некоторое время подумать… хотя бы несколько дней. Я ясно выразился?
– Абсолютно, – улыбнулся Джон, начиная понимать, к чему клонит его приятель. – Я поражен твоей краткостью, недаром наш ирландский гений Шекспир писал, что краткость – сестра таланта.
Разведка – это человековедение, и Рептон уже почуял давно тайное желание Брайена прославиться, сам ирландец не раз признавался ему, что хотел бы написать книгу о нем, выдающемся советском шпионе, он даже любопытствовал по поводу его жизни, но хитрый Рептон избегал разговоров на эту тему, хотя и интриговал Джона, разжигая его интерес.
– Я нахожусь в тюрьме уже четыре года, и меня не обменяют, как Гордона Лонсдейла, на арестованного английского шпиона. Поэтому я принял решение… уйти под собственным парусом. Сможете ли вы помочь мне бежать?
Джон не удивился и слушал с интересом.
Рептон отбросил официальность и заговорил горячо:
– Ты напишешь книгу об этом беспрецедентном побеге, нет сомнения, что она станет бестселлером. И напишешь ее легко: ты – талантливый человек, и главное, ничего не надо придумывать, просто фиксировать все, что с нами произойдет… Впрочем, как мы договорились, хорошо обдумай мое предложение… я не тороплю. |