Изменить размер шрифта - +
Этот подлый наклон чуть-чуть не овладевает и мной, своё письмо (в «Монд», «Униту» и «Литгазету») я наклоняю слишком резко против западных издательств – как будто у меня есть какие-нибудь другие! (Н. И. Столярова вовремя поправляет меня…)

И вот уже (25.4) с напечатанным письмом  я шагаю в редакцию «Литературной газеты». Только гадливо встречаться с Чаковским – но, к счастью, нет его. А два заместителя (нисколько, конечно, не лучше), ошарашенные моим приходом, встречают меня настороженно-предупредительно. Как ни в чём не бывало, как будто я их завсегдатай, кладу им на стол своё письмишко. Кинулись, наперебой читают, вздрагивают:

– А в «Монд» уже послали?

– Вот сейчас иду посылать.

– Подождите! Может быть… Вы понимаете, это не от нас зависит… – Брови к потолку. – Но если…

– Всё понимаю. Хорошо, два дня жду вашего звонка.

Ещё в «ЛитРоссии» лысого, изворотливого, безстыдного и осмотрительного Поздняева пугаю такой же бумажкой – и ухожу.

Текут часы – и вдруг меня серое щемление охватывает изнутри: а не допустил ли я подлости? а не слишком ли я резок к Западу? а не выглядит это как сломленность, как подслуживание к нашим?..

Очень мерзко на душе. Вот самая страшная опасность: защем совести, измаранье своей чистой чести, – никакая угроза, никакая физическая гибель и в сравненье идти не могут.

Разуверили меня друзья, что ничего позорного в письме нет.

Но всё равно: не хочу от «Литгазеты» звонка согласия.

Да его и нет. Лишил их Бог разума на их погибель, давно лишил (а всё не гибнут…). В международной политике они справляются неплохо – потому что Запад перед ними едва ли не на коленях, потому что все прогрессисты наперебой перед ними заискивают, – а вот во внутренней почти всегда наши выбирают худшее для себя решение изо всех возможных. При отсутствии свободных собеседников это не может быть иначе.

Отсылаю в «Монд» заказное с обратным уведомлением. (Всё – кобелю под хвост, не отошлют.) А в «Униту»? Говорят, Витторио Страда в Москве, на днях уезжает, коммунистический литературный критик, – вот его и попросим. (Через Копелева.)

Но на него, видно, стукнули, что многое везёт, – и осмелились проверить, да! – где гордость «свободных независимых» коммунистов? – протряхнули и ободрали как последнего буржуазного туриста. И что же в Италии? Написал в свою «Ринашиту»? Пожаловался в свой ЦК? Их ЦК опротестовал перед нашим? Да ничего подобного, смолчали, тут их независимость и кончается: ведь придут ко власти – сами будут делать так же.

А в Рождестве – нежная зелень, первые соловьи, перед утрами туманец от Истьи. От рассвета до темени правится и печатается «Архипелаг», я еле управляюсь подавать листы помощницам на две машинки, а тут ещё: одна машинка каждый день портится, то сам её паяю, то вожу на починку. Самый страшный момент: с нами – единственный подлинник, с нами – все отпечатки «Архипелага». Нагрянь сейчас ГБ – и слитный стон, предсмертный шёпот миллионов, все невысказанные завещания погибших, – всё в их руках, этого мне уже не восстановить, голова не сработает больше. Столько десятилетий им везло, каждый раз перед ними уходила вода из Сиваша, – неужели попустит Бог и теперь? неужели совсем невозможна справедливость на русской земле?

Но – щебечут, заливаются разноголосые птички, квакают лягушки, всё крупнее листы на деревьях, всё гуще тень, – а людей нет, дачные соседи ещё не приехали, никакие шпионы не бродят, – да не знают они, да не видят нас, прохлопают!

Правда, слух дошёл, что ободрали В.

Быстрый переход