Моё отступление от главной темы воспоминаний далеко не случайно. Я хочу оттенить следующее: появление любого гостя из Москвы всегда и неукоснительно сопровождалось предупреждением и соответствующими указаниями. А тут приезд москвича – как снег в мае. Внезапность можно было объяснить быстрым передвижением Солженицына по стране, а визит московского незнакомца – сменой руководства группы наблюдения. Но это всё догадки, а пока, в генеральском кабинете, информация о Солженицыне коллегу из центра не интересовала.

Попрощавшись с генералом, мы вышли на улицу. Стояла тёплая, ясная предосенняя погода, мы отказались от машины и направились в гостиницу «Московская», где гостя ожидал прекрасный номер люкс. В вестибюле гостиницы он что-то спросил у администратора, назвал фамилию, которую я не расслышал. Поднявшись в номер, мой новый «патрон» расположил в тумбочке содержимое портфеля, и мы спустились в буфет.

Надо заметить, что буфет гостиницы «Московская» был своего рода Меккой для оперативников нашего Управления. Поделиться новостями, «посплетничать», пропустить одну-другую рюмку водки или вина считалось естественным и незазорным. Руководители Управления хорошо знали об этих «посиделках» и, в случае необходимости, использовали их в своих начальственных целях.

Войдя в двуоконный уютный буфет, мы заняли любимый мною столик. Он располагался у входа справа и давал возможность наблюдать за присутствующими. Пока гость изучал меню и советовался со мною, я обратил внимание на вошедшего молодого человека, который переглянулся с моим коллегой, цепко окинул меня взглядом и неспешно направился к буфетной стойке. Невольно подумалось: «они знакомы». Заказывая ужин, новый посетитель время от времени смотрел в нашу сторону. Напряжённость во мне росла. Какая-то смутная тревога не давала покоя. Ниже среднего роста, плотный, с короткой стрижкой тёмных волос, незнакомец был, судя по одежде и поведению, из «семёрки» – службы наружного наблюдения. Согласно инструкции, им запрещалось входить в прямой контакт с оперативником, за исключением руководителя, который одновременно выполнял функции офицера связи.

Такой предположительный вывод несколько успокоил меня, и я стал заниматься гостем. Подошла уборщица, которая одновременно выполняла обязанности официантки, разумеется для «своих», знакомых посетителей. Заказали коньяк, салаты, мясное. Разговорились. После ничего не значащих фраз мой собеседник осторожно, достаточно непринуждённо стал интересоваться моей биографией: как долго работал в органах госбезопасности, где работал, на каких должностях? Особенно его заинтересовала моя служба в Литовской ССР, в частности применялись ли там специальные акции и какие?

Сытный ужин и армянский коньяк сделали своё дело. Гость откинулся на спинку стула, ослабил галстук, разоткровенничался. В органах госбезопасности недавно, рядовым оперативником не работал, руководящую должность получил, минуя все служебные вехи, бывший аппаратчик ЦК ВЛКСМ.

Я мгновенно понял, «кто и что» передо мной. В 60-е – 70-е годы, с приходом к руководству КГБ СССР Шелепина, а затем Семичастного, ключевые посты в органах КГБ, как в центре, так и на периферии, стали занимать бывшие комсомольские работники, получая высокие звания и оклады. Такое «омоложение», естественно, вызывало недобрую, затаённую реакцию у основного оперативного состава, которого таким образом лишали служебной перспективы. Из комсомола приходили люди разные: умные и глупые, порядочные и карьеристы, честные и лицемеры, трудяги и подхалимы. Но всех их объединяло одно качество – полное отсутствие профессионализма, который приобретается временем и огромной любовью к работе.

Этим же вечером, после ужина, московский гость попросил меня выехать с ним в Каменск, поинтересовавшись расстоянием до него.