Одно хорошо: отпускает быстро. Тут главное: чтоб в речке не скрючило, на глубине, или когда Вит на дерево залезет (ох, и лазает, аж завидки берут!). Пока обходилось, Бог миловал. А ежели схватило - не помочь. Сиди себе, жди.

    Вот Крист с Лобашем сидели и ждали.

    Дождались.

    Тело Вита вдруг обмякло, мгновенно потеряв всю жесткость, удерживавшую его в шатком равновесии. Хорошо, руку успел выставить, иначе точно б нос расквасил, падая.

    -  Столбун? - спросил парнишка, как ни в чем не бывало усаживаясь на прежнее место.

    -  Ага! - дружно кивнули приятели.

    -  Ну и пусть его… Что ты про мамку мою говорил, Крист?

    -  Жива твоя мамка, живехонька! Кнутом, говорю, ее стражник отходил. Сильно излупцевал, гад!.. Я б, наверное, сразу помер. А вы двужильные: что ты, что мамка твоя. За дядькой Штефаном сбегали, они с Лобашем домой ее отнесли.

    -  Я отнес! Я Жеську отнес! Я! - гулко бухнул себя кулачищем в грудь Лобаш, красный от гордости.

    -  Как она, Лобаш?

    -  Живая Жеська! Живая! Стонет. Лежит. Лежит. Стонет. Больно. Живая!

    -  А стражники? - спохватился Вит.

    -  Уехали стражники. Мытаря-покойника в Хенинг повезли. Войту наказали: тебя, как явишься, вязать - и тоже в город, в тюрьму! Тебя теперь, наверно, сказнят! Голову отрубят. Горстяник Мертен и отрубит. Да ты не бойся! Мертен, он головы здорово рубить умеет. Хрясь, и ты на небе!

    Вит угрюмо молчал. Все, конец. Повяжут. Свои же сельчане и повяжут.

    Прощай, головушка!

    -  Не убивал я мытаря. - Слова шли горлом, будто кровь: соленые, страшные. - Не убивал. Нету у меня никакого ножа. Чем бы я его пырнул? Пальцем?

    Сказал и понял: не верят, хоть вслух и не говорят. Даже Лобаш отвернулся. Губы жует. Если уж лучшие друзья не верят - чего от других ждать-то?!

    -  А ты в село не ходи! - заявил вдруг Крист. Глаза Пузатого загорелись. - Ты лучше в бродяги подайся. Или в разбойники! Они тебя возьмут, ты ведь теперь тоже разбойник!

    Лобаш молча хлопал коровьими ресницами. Поворачивался то к Виту, то к Кристу. Словно впервые обоих увидел. Да и Вит малость ошалел от идеи заклятого дружка. А что? - подумалось. Прав Крист! Одна дорога: к лихим людям. По которым плаха плачет. Эти не выдадут. Только где их найти? Да и боязно из села уходить. Очень хотелось повидать напоследок мамку. Как она там, после кнута? Повиниться, попрощаться, а дальше - куда глаза глядят.

    Что-то сладко оборвалось внутри, заныло в предчувствии… чего? Вит не знал: чего.

    Нового? небывалого?!

    -  Крист, ты мне друг? - очень серьезно спросил мальчишка. Пузатый моргнул:

    -  Ну! Только в разбойники я с тобой не пойду. Меня мамка убьет…

    -  Да я не о том! - с досадой поморщился Вит. - Ты меня не выдашь? Домой я вечером пробраться хочу. Не могу я так уходить… не простившись.

    -  Могила! - горячо заверил Крист, пыхтя. - Чтоб я сдох!

    Что правда, то правда: Пузатый - могила. Врединой был. Дразниться любил. Шкодничал. Но доносить - никогда. Раз, помнится, вместе озорничали: веревкой дорогу впотьмах перетянули. Ждали, кто перецепится да носом землю вспашет. Дождались. Добро б тетка какая или мужик пьяный.