|
У нас в казачьей дивизии, когда казначей запил, тоже ключ от сейфа потеряли. Но мы не растерялись. Быстро пороху в замок насылали, фитилек подпалили, потом все по канавам разбежались и крепко зажмурились. Тут как рвануло до небес — и пришла кума любоваться! — Это не способ, — сказал Соломин. — За такой «способ» меня выкинут в отставку без права на пенсию... Как же я стану управляться с Камчаткою без копейки казенных денег? — Скоро аукцион — сразу разбогатеете. Андрей Петрович в бессилии треснул по шкафу ногой: — Ручаешься, что здесь сорок семь тысяч? — Так точно. С копейками. — Ну, ладно. Верю. Считай, что казну я принял... Соломин велел построить вооруженные силы славного камчатского гарнизона. Он сказал об этом без юмора, а Мишка Сотенный — тоже без юмора! — построил их моментально. Гарнизон Петропавловска составляли девять казаков, в числе которых двое были еще школьниками, а трое безнадежными инвалидами. Итого, к бою готовы четыре верных бойца. — Как же вы тут управляетесь с Камчаткой? — А што нам! — сказал Мишка, заломив набекрень шапку. — До кутузки-то пьяного дотащить — так мне гарнизону хватает. — В порядке ли карцер? — Приходи, кума, любоваться. — Сидит там кто-нибудь сейчас? — Не без этого. Даже обязательно. — Пойдем — покажешь... Прежде чем отомкнуть запоры, Соломин приставил глаз к смотровому отверстию — и в этот же миг глаз ему залепил смачный плевок, метко посланный изнутри камеры. Сотенный с бранью отодвинул засов — обрюзглый господин в коверкотовом пальто и галошах сделал Соломину медвежий реверанс. — Извините, сударь, что плюнул, не подумав, — сипло проговорил он. — Я ведь решил, что это Мишка меня озирает... самозванец хуже вора Гришки Отрепьева! Это он, это он, Лжемихаил, власть над Камчаткою у закона гнусно похитил... Соломин, вытираясь, спросил, кто это. А это наш Неякин, — объяснил урядник, — тот самый, что у покойного Ошуркова в помощниках бегал. Андрей Петрович в бешенстве заявил Неякину: — От службы в уездном правлении вы давно отстранены, так чего же околачиваетесь на Камчатке? Кроме того, на вас заведено дело, и вы обязаны предстать во Владивостоке перед судом. Прошу с первым же пароходом покинуть Петропавловск. На что Неякин отвечал ему с иронией: — Да какой же олух сам себя на суд отвозит? Ежели я суду надобен, так пускай он сюда приезжает и судит меня. — За что вы посажены в карцер? — А я разве знаю? — огрызнулся Неякин. За роялю сидит, — мрачно пояснил Сотенный. — У нас в школе рояля была... едина на всю — Камчатку! Так он с приятелями среди ночи давай роялю на улицу выпирать. Я всякое в жизни видел, — гордо сказал казак. — Однажды, когда посуды не было, пришлось и в балалайку мочиться. Но такого зверского обращения с музыкой еще не видывал. Они ее, эту несчастную роялю, с боку на бок по снегу дыбачили, будто сундук какой... Соломин велел Неякина из карцера выпустить. — И чтобы с первым судном убрались во Владивосток! — А ты меня учи... щенок, — отвечал Неякин. Соломину было уже под пятьдесят. Вернувшись в канцелярию, он спросил: — А этот Хам Нахалович нормальный ли? — Тут все, пока трезвые, нормальные. |
