На дорогу из-за ближайших деревьев выскочило несколько человек в мохнатых шапках с обнаженными саблями, и окружили нас. Испуганные лошади начали вырывать поводья.

    -  Попались, голубчики! - радостно закричал здоровенный малый с казацкой саблей и веселыми разбойничьими глазами. - Андрюха, смотри в оба, если дернутся, руби!

    -  Не бойся, не дернемся, - стараясь казаться спокойным, сказал я. - И нечего здесь саблями размахивать, вы не на параде!

    То что, французские уланы вдруг заговорили по-русски, не столько удивило, сколько расстроило казаков. Они сразу поскучнели.

    -  Так вы, что, выходит, свои? - разочаровано спросил здоровяк. - Тот-то я думаю, чего это французы такие, если вдвоем в лес сунулись!

    -  Свои, - подтвердили. - А вы кто, партизаны?

    -  Точно, - подтвердил тот же казак.

    -  Это ваши там с французами бьются? - кивнул я в сторону затихающего боя.

    -  Капитан обоз отбивает, а мы тут в резерве, - подтвердил он. - А вы почему в чужой одежде?

    -  Так получилось, пришлось переодеться, - туманно объяснил я. - Говоришь, капитан в бою? Как бы нам с ним повидаться?

    -  Думаю, скоро сам здесь будут, тогда и повидаетесь. Он у нас орел! - похвастался он.

    Я начал вспоминать все, что помнил о партизанах 1812 года. Первым на память пришел самый известный из них, Денис Давыдов.

    -  Капитана вашего случайно не Давыдовым зовут?

    -  Нет, - вместо здоровяка ответил красивый парень с кривой турецкой саблей, которого здоровяк назвал Андрюхой, - нашего капитана кличут Александром Никитичем.

    Это имя мне ничего не сказало, и я назвал еще одного известного партизанского командира:

    -  А фамилия его случаем не Фигнер?

    -  Так вам Александр Самойлович нужен? - образовался здоровяк. - Он тоже здесь в этих лесах. Мы вчера с его людьми целый обоз с золотом и серебром отбили! Лихие рубаки, всех хранцузов вырезали!

    Теперь я узнал имя отчество Фигнера, осталось узнать, к кому попали мы.

    -  А Александра Никитича как прозывают? - вмешалась в разговор до сих пор молчавшая Матильда.

    -  Так Сеславин же, - охотно подсказал Андрюха. - Он у самого главного командующего адъютантом был!

    -  Не слышали, такого, - покачала головой Матильда, я же обрадовался.

    -  Неужели сам Сеславин! - невольно воскликнул я.

    Об этом замечательно храбром, достойном и благородном русском офицере я когда-то читал. Подробности не помнил, но общее впечатление, что человеком он был замечательным, осталось.

    -  Точно, они сами, Александр Никитич, - довольный произведенным впечатлением, подтвердил здоровяк.

    Я подумал, какие сейчас удивительно бесхитростные времена.

    Первому встречному человеку, да еще одетому в мундир вражеской армии, лишь только потому, что он хорошо знает русский язык, солдаты свободно выбалтываются все военные тайны!

    -  Вы здесь останетесь или с нами пойдете? - спросил казак.

    -  Если можно, то с вами.

    -  Бой там что-то слишком жаркий, - извиняющимся тоном объяснил он, - как бы наша помощь не потребовалась. Француз, он хоть и неправильной христианской веры, но драться не хуже православных способен!

    По поводу «правильности» веры я спорить не стал.