Мне никак не хотелось представить Пузырева великим человеком. Однако в жизни бывают самые невероятные хитросплетения, и я невольно согласился:

    -  Да, пожалуй, я тоже встречал таких людей. Как говорится: «И гений, парадоксов друг». А почему, если он так хорошо к тебе относился, называл транжирой и французской шалавой?

    Матильда, видимо вспомнила наш с Пузыревым разговор в карете, когда ей было запрещено понимать русский язык, и рассмеялась.

    -  А что, он прав, я действительно очень люблю тратить деньги, люблю красивые наряды, ну и с… остальным тоже трудно спорить. Что тебе сегодняшней ночью я и постараюсь доказать! - лукаво сказала она.

    -  Если только у тебя когда-нибудь высохнут волосы, - уныло проговорил я. - Мне не хочется каркать, но все-таки идет война, а мы зря теряем время.

    -  Ну, уж нет! Как на войне у нас было вчера, а сегодня у нас будет настоящая первая брачная ночь. Все будет красиво, как в сказке. Обещаю, научить тебя настоящей французской любви!

    -  Ты меня собираешься чему-то учить? Девочка, я моложе тебя почти на двести лет, ты даже не представляешь, как далеко ушло общество в понимании, в умении… Короче говоря, в таких вопросах. Вам и не снилось, что умеют выделывать ваши праправнуки и праправнучки! Вы по сравнению с нами малые дети!

    -  Ну, это мы еще посмотрим, - ехидно усмехнулась прапрабабушка, - языком молоть вы действительно умеете! Проверим вас в деле!

    -  Так и я о том же самом, сколько можно ждать, когда высохнут твои… э… прекрасные волосы!

    -  Ладно! - решила, наконец, Матильда. - В крайнем случае, потом досушу!

    Теперь я помогал ей не раздеваться, а одеваться и это чуть не затянуло процесс до утра. Однако благоразумная, прагматичная европейка в самый возвышенный момент, пресекла широкий порыв русской души и сумела отбиться от ее настойчивого нетерпения.

    Мы мирно вернулись в избу. Староста сразу же доложил, что место для ночлега подобрал самое лучшее и пообещал, что мы будем им довольны. Мне такое длинное предисловие не понравилось, обычно после радужной преамбулы начинаются всяческие накладки и оговорки. Однако оказалось, что дело здесь не в легком жульничестве. Когда мы изъявили готовность тотчас воспользоваться его предложением, он смутился и, глядя в сторону, спросил, не смогу ли я проведать еще одного больного. Само собой, мне в состоянии нетерпеливого ожидания, перед предстоящей схваткой двух эпох, только и было дела, что заниматься частной врачебной практикой, но он так умоляюще на меня посмотрел, что я не смог отказать.

    -  Далеко идти? - обреченно спросил я, с упреком посмотрев на строптивого корнета.

    А как бы было славно остаться в бане!..

    -  Тут по пути, - обрадовался староста. - Там и делов-то, тьфу, быстрее, чем с моим сыном управишься.

    -  Тоже раненный? - догадался я.

    -  Понятное дело, хранцуз, которого ты саблей огрел.

    -  Француз?! - переспросил я, посмотрев на мужика совсем другими глазами. Такого великодушия от победителей я, честно говоря, не ожидал. Вот что, значит, простой русский человек! - Ладно, пойдем смотреть твоего француза. А как себя чувствует второй раненый?

    -  Что ему, сатане, сделается, понятное дело, лежит себе. Даст Бог, не помрет.

    Мы вышли на улицу. Староста шел впереди, предупреждая об участках непролазной грязи и глубоких лужах.

    Когда мы подошли к избе, в которой лежал его протеже, я опять спросил о втором французе и остальных раненных крестьянах.