Посидев с закрытыми глазами, она словно очнулась, чему-то улыбнулась и поправила оплывшую свечу. Огонек стал чуть ярче и его слабый ее неровный свет заплясал по темным, бревенчатым стенам.

    -  Налей мне, пожалуйста, молока, - попросила она, откидываясь на стену.

    Я быстро наполнил кружки и одну поставил перед ней. Потом разрезал на куски пирог. Она молча наблюдала за мной, когда я кончил, сказала:

    -  Давай ужинать.

    -  Может быть, снять с тебя сапоги? - предложил я. - А то они до утра не просохнут.

    -  Сними, - согласилась она, протягивая ногу.

    Я стянул с нее сапоги и разулся сам. Теперь нам обоим стало как-то свободнее.

    Потом мы ели пирог и пили молоко. Мне за весь день перепал спонтанный утренний завтрак, и закуска перед обедом, прерванная нападением драгун, потому я на совесть работал челюстями. Матильда, похоже, совсем не боялась поправиться и не отставала от меня. Правда и то, что пирог оказался на редкость вкусным. Общими усилиями, мы его почти уговорили.

    -  Хорошо-то как, - сказал я, - чувствуя опьянение от тепла и пищи. - Ты сыта?

    -  Да, но еще кусочек съем, - ответила она. - У жизни в деревне есть свои преимущества. Вот приедем в мое имение, я тебя таким вкусными разностями накормлю…

    Я подумал, что пока мы туда доберемся, десять раз успеем протянуть ноги. Потом допил молоко и красноречиво посмотрел на лавку. Самое время было ложиться.

    -  Знаешь, что я сейчас хочу больше всего на свете? - спросила Матильда.

    Я предположил, но вслух ничего не сказал, пожал плечами.

    -  Больше всего на свете я хочу спать! - сказала коварная француженка, сладко зевая. - Ты не обидишься, если я лягу?

    -  Конечно, ложись, - сухо ответил я, к слову вспомнив две строки из стихотворения Евгения Евтушенко:

    По ночам, какие суки бабы,

    По утрам, какие суки мы.

    -  Ты тоже не задерживайся и ложись, - посоветовала Матильда, - когда нам еще удастся выспаться!

    Глава 9

    Мне осталось только злорадствовать, когда ночью, в деревне ударили в набат. Я еще не спал, лежал на жесткой лавке и копил обиды против женского коварства. Матильда проснулась и спросила, что случилось.

    -  Пожар или французы, - холодно ответил я.

    -  Ты на меня за что-то сердишься? - удивленно поинтересовалась она.

    Я не ответил. Она повозилась на своем ложе, хихикнула и жалостливо сказала:

    -  Бедненький, обиделся!

    Я промолчал, встал и от лампадки зажег свечу. Матильда, явно развлекаясь на мой счет, за мной наблюдала. С улицы послышались крики.

    -  Пойду, посмотрю, что случилось, - сказал я и начал одеваться.

    Пузырева тоже встала и начала разбираться со своим снаряжением. Я, даже не глянув, в ее сторону, оделся и вышел наружу. В стороне господского имения полыхало зарево. Мимо нашей избы по дороге бежали крестьяне. Кто-то вдалеке истошно прокричала страшное слово: «пожар».

    -  Где пожар? - спросила Матильда, подойдя ко мне.