Бенит любил, чтобы над его шутками смеялись. И Аспер научился смеяться почти натурально. За это Бенит его и любил.
— Кстати, есть какие-нибудь новости от Курция?
Есть. И вполне ожидаемые.
— Криспина?
— Она, кто же еще. Старый пес вышел на ее след без труда. Дуреха тут же раскололась, едва Курций задал пару вопросов. Перетрусила и…
— Ну что ж, иногда и псов надо использовать. Пусть ее осудят… — Бенит на мгновение задумался. — На изгнание. Можно организовать?
— Вполне.
— Дочка, разумеется, останется в Риме — она-то ни в чем не виновата. А мамаша не будет нам мешать.
Элий спал теперь всегда в комнате с открытыми окнами. По ночам снился ему переход через пустыню. Во сне рот пересыхал, и губы слипались так, что их было не разомкнуть. И тогда прохладный ветерок, залетевший в окно, напоминал, что пустыня осталась позади, и Элий просыпался. Жадно хватал со столика заранее приготовленную чашу с водой и пил. Пил и не мог напиться.
Вот и сейчас проснулся. Окно приморской гостиницы, в которой они остановились под вымышленными именами, было открыто. Ветерок холодил лицо, вода смочила воспаленные губы. Что-то не так. Элий протянул руку. Постель рядом была пуста.
— Летиция! — позвал он.
— Я здесь. — Она сидела на подоконнике, обхватив руками колени. Ее длинные волосы стекали по плечам. В прежней жизни Летиция была хрупким подростком с короткой стрижкой. Теперь превратилась в красавицу-матрону с длинными роскошными волосами. Прежняя Летиция любила Элия до беспамятства. А эта? В любви этой новой Летиции Элий не был уверен. Особенно в такие часы.
— О чем ты думаешь?
— Не о чем, а о ком. О Постуме. Он сделал вид, что не заметил упрека в ее голосе.
— И что ты думаешь?
— Наш мальчик гений. Пусть и на одну четверть. Он уже разговаривает. Хотя это держат в секрете. Каким он будет, когда вырастет?
— А кто такой гений? — спросил он. Она не ответила, нырнула в постель. Ее кожа приятно холодила, еще храня запах ночного ветра.
— Опять летала? Я же просил!
— Чуть-чуть. И совсем невысоко. Интересно, Постум будет летать, как я, или нет?
Элий вновь взял чашу с водой, но рука замерла, так и не донеся чашу до губ.
— Что ты сказала?
— Интересно, будет Постум летать или нет?
— Нет, прежде. Он умеет говорить?
— Да разве я не рассказывала? Сотню раз говорила. Разумеется, мы это держали в тайне. Но он отлично говорит. Почти как пятилетний ребенок.
— Я помню, помню. — Элий расплескал воду на простыни и спешно поставил чашу на столик. — Подожди. Он может сказать, к примеру: «Я низлагаю Бенита…»
— Может, конечно. Что ж тут такого трудного? Смешно ему бояться Бенита. Пока.
— Отлично. Если б он умел писать. Или хотя бы мог подписаться.
— Он может.
— Невероятно. Ему только год!
— Да я сама начала говорить в семь месяцев. Только мама это ото всех скрывала. Она хотела сделать из меня обычного человека. Она считала, что только обычные люди счастливы. А те, кто походит на гениев, несчастны. Поэтому надо жить обычной жизнью.
— Так, отлично. — Элий провел ладонями по лицу, пытаясь взять себя в руки. — Вот что мы сделаем. Мы… то есть я… явлюсь на заседание Большого совета. Мы свяжемся через кого-нибудь с Постумом. Императору объяснят, что делать. И он заявит о низложении Бенита.
— Постум может это сделать?
— По закону может.
— Ему только год.
— Неважно. |