— Никогда! — воскликнула она излишне возмущенно, потому что на самом деле иногда с тоской вспоминала прошлое.

— А я жалею, что рассечен на две части полосой времени. Я бы хотел быть гением или человеком. Но быть и тем и другим невыносимо.

Он усмехнулся тому, как ловко поддел ее на крючок вопроса. И совсем ни к чему так было горячиться. Достаточно немного подумать, чтобы ответить красиво, а не брызгать эмоциями, как неумелый оратор слюной.

— Проводишь меня? Нынче гениев многие ненавидят. Можешь отказаться — я не обижусь.

— Я провожу, — пообещала она. Ей очень хотелось расспросить его о прошлом и хотя бы на словах насладиться восхитительной жизнью высшего существа. Но почему-то она не посмела — почудилось, что гений не хочет говорить о том, что утратил.

Норма Галликан смотрела на протянувшиеся через двор клиники две очереди. Одна была длинная, другая еще длиннее. В первой люди были мрачны, но как-то поверхностно, будто надели старинные маски актеров трагедий. Чужое горе лишь коснулось их и опалило, привело в смятение и заставило прийти в этот просторный двор к двери с надписью «лаборатория крови». Добровольные доноры ждали своей очереди, свято веря, что немного темной пурпурной жидкости из их вен может спасти кому-то жизнь. Люди во второй очереди изнемогали от ужаса и страха и надеялись только на чудо. Это были родственники облученных, пришедшие сдать костный мозг в надежде, что он может прижиться. В лаборатории Нормы Галликан не умели подбирать «чужих» доноров. Если у легионера не было близких родственников со сходным генетическим кодом, он почти наверняка был обречен умереть от лучевой болезни.

Норма в ярости стиснула кулаки и несколько раз изо всей силы ударила по стене. День за днем, минута за минутой она ощущала свое бессилие. Ведь она готовилась к этому. Знала заранее, что это случится, хотя страстно желала, чтобы никому в будущем не пригодилось ее умение. Все равно беда грянула неожиданно. И люди были не готовы. Они вообще ни к чему не готовы, ни к жизни, ни к смерти. Интересно, боги бывают готовы к смерти? Или в тяжкую минуту они тоже обращаются к кому-то и шепчут: «Будь милостив»?

Норма стремительно старела. Тому, кто не видел ее месяц, могло показаться, что прошел целый год. Прошлым летом она казалась почти девчонкой. Сейчас — почти старуха. Седые волосы. Глубокие складки вокруг рта. Но может быть, даже не это, а темная бесформенная туника и темные хлопковые брюки приманивали своими складками время. Минуты клещами впивались в кожу, высасывали силы, разрушая привычный облик. Тем более странно выглядел огромный раздувшийся живот на этом почти старушечьем теле. Казалось, Норма не беременна, а больна, и чудовищная опухоль растет день ото дня. Сослуживцы и друзья боялись спрашивать о сроке родин. Сама она ни с кем не говорила о будущем ребенке.

Против Кроноса есть лишь один верный способ борьбы — не смотреться в зеркала, тогда будешь чувствовать себя двадцатилетней и без смущения начнешь строить глазки кудрявым юношам.

Норма не гляделась в зеркала. И ей некогда было заигрывать с кудрявыми красавцами. К тому же в ее клинике не было кудрявых. Облученные почти все облысели. Они лежали в палатах, как в камерах-одиночках, на железных койках под синими лучами кварцевых ламп, они устали стонать и молча встречали Норму умоляющими взглядами: спаси. Другие устали даже смотреть — эти были точно обречены. Однако некоторых удавалось вытащить. Авел Верес, молодой легионер Четвертого легиона, неожиданно пошел на поправку — костный мозг, пересаженный ему от младшей сестры, прижился. Теперь он свободное от процедур время проводил на открытой галерее, глядя на лоскут синего неба, смотрел и не мог наглядеться.