Небо за окном светлело. В палате горел ночник, и трое медиков, обряженные в зеленое, суетились вокруг ее кровати. Она отнеслась к возвращению зрения почти безразлично. Была уверена, что умирает.
— Не надо погребальных обрядов, — шептала Летиция. — Бросьте мое тело в море. Иначе моя душа переправится в ладье Харона, а душа Элия останется на этом берегу. Мы разлучимся на сто лет. А я этого не вынесу.
— Ты не умрешь, — сказал один из медиков, и, несмотря на маску, Летиция поняла, что тот улыбается. — Нашли нужный антибиотик. Опухоль начала спадать. И ты видишь.
— Я вижу, — согласилась Летиция. — Но зачем? И где та девушка, что дежурила ночью? — Летиция вспомнила о тени, несущейся следом в наполненном серными испарениями коридоре. — Где она?
Медики переглянулись.
— Она ушла, — после паузы сказал кто-то из этих троих.
Он был одет в черную тунику, как и они. Он шагал, вплотную прижимаясь плечом к плечу соседа, и кто-то так же давил на его плечо. Они шагали в ногу. Гимп постоянно сбивался. Слева него был человек. Справа — гений. Наверное, невозможно шагать в ногу, если ты слеп.
Гюн шел впереди. Они шагали колонной по четыре в ряд. Печатали шаг. И от этого печатанья в голове у Гимпа будто стучал барабан.
— Разойтись! — приказал Гюн.
Подчиненные разбежались мгновенно. Только Гимп застыл посреди форума. Он не видел, как один из парней поливал из канистры бензином стену базилики. К первому подскочил второй. Тоже с канистрой. Охраны не было. Вообще никого. Только черные тени суетились вокруг. Мраморные статуи в двухэтажной аркаде смотрели на черных демонов нарисованными глазами.
— Пусть исполняются желания! — кричал какой-то юнец. — Да здравствуют исполнители! Гимп уловил запах бензина.
— Что они делают? — спросил с тревогой. Гюн подошел.
— Обливают горючим базилику, а потом подожгут, — ответил охотно.
— Зачем?!
— Они исполняют желания. Их об этом попросили.
— Какие желания! Что ты мелешь? Кто мог попросить такое?
— Люди. Очень часто желают. Я сам удивляюсь, до чего часто!
— Раньше желали другое. Просили здоровья для больных детей, возвращали мужей с войны, спасали пропавших без вести.
— Ты глуп, Гимп. Отныне у нас свобода желаний. Как и свобода слова. Они всегда хотели этого — пожаров, убийств, насилия. Но цензоры и боги сдерживали их порывы. А мы находились в услужении и сами ничего не решали. Теперь все изменилось. Мы потеряли свое место, но мы и нашли его вновь. Теперь люди хотят того, чего хотели с самого начала, без указки сверху. И мы — вот что интересно — желаем того же самого! И исполняем с восторгом. Изведал ли ты это счастье — исполнять с восторгом? Выше нет ничего. Поверь.
— Не желаю! — воскликнул Гимп. — Останови их! Гении не могут потакать ненависти, потакать войне, пожарам, горю… — Слова гения Империи уходили в пустоту. Напрасно Гимп тянул к бывшим собратьям руки — меж ними была стена чернее августовской ночи.
Базилика уже горела вся — до крыши. На фоне беснующихся рыжих языков скульптуры казались неестественно застывшими, будто уверены были, что беда им не грозит. Их мраморные руки по-прежнему сжимали мечи и свитки, их гордые головы венчали наградные венки.
— Пожар! — закричал Гимп и бессмысленно замахал руками. Он не видел огня, но слышал треск пламени. И от этого было еще страшнее — ему казалось, что весь Город горит.
— Кто придумал, что можно исполнять только хорошие желания? А? Плохие желания куда занятнее, — рассмеялся Гюн. |