Изменить размер шрифта - +

По проходу между кроватями мчался человек в зеленой тунике. В отсвете луны на груди его блеснул стетоскоп. Человек зажег фонарик. Элий разглядел облысевший лоб, круглые близорукие глаза.

— Кассий! Слава богам…

— Умоляю тебя, не кричи, если не хочешь до конца своих дней хрипеть и сипеть, как простуженный педераст.

— Мы в плену?

— Да, в плену. Но мы живы.

— А Нисибис?

— Римляне не смогли его удержать. Монголы пробили брешь в стене и затопили город водами реки Джаг-Джаг.

— Значит, Руфин не пришел к нам на помощь?

Кассий вздохнул:

— Получается, что так.

— Рутилий? — Элий бросал вопросы как камни. Они попадали в цель и вызывали жгучую боль.

— Погиб.

— Неофрон?

— Здесь.

— Есть вести из Рима?

— Не для нас. Мы отрезаны от остального мира.

Элию хотелось вновь закричать, но он сдержался.

— Значит, ты не знаешь, что случилось с армией Руфина?

— Думаю, взяв Нисибис, монголы нагрузились добычей и ушли.

— Но ты этого не знаешь?

— Не знаю. Малек послал своего человека в Луксор, в храм Либерты, чтобы сообщить о пленных и потребовать выкуп. Но посланец не скоро возвратится.

— Малек знает обо мне?

— Надеюсь, что нет. Иначе он будет тянуть время и стараться получить как можно больше денег. Не думай больше ни о чем, постарайся уснуть, — посоветовал Кассий.

Он растворил таблетку в чашке с водой и дал выпить раненому.

Элий повернулся на бок.

— Три легиона погибли. Орлы остались, а людей больше нет, — пробормотал Элий, закрывая глаза.

— Тебе это приснилось?

— Нет. Мне сказал об этом тигр.

Кассий Лентул решил, что раненый бредит.

В это утро Вер открыл глаза и вновь увидел мир. Каждый мускул наполнился энергией. В мозгу проносились тысячи мыслей. Он думал обо всем сразу — о войне, о Риме, о несправедливости, о маленьком императоре, об изгнанниках-гениях, о Трионе, о Бените.

Элий жив. Просто все эти ночи и дни он был в мире теней. А теперь вернулся. Элий не мог умереть. Даже в ядерном Тартаре, созданном Трионом, не мог сгинуть: желание, заклейменное Юнием Вером, еще не исполнилось.

Вер вскочил и заметался по дому. Ему хотелось немедленно выйти. Дом казался темницей. Но он боялся.

Боялся: выйдет он на улицу и римляне начнут его упрекать: что же ты, лучший гладиатор Империи, победитель, обладатель венков и наград, не смог победить какого-то захудалого божка. Это из-за тебя Рим проиграл! Из-за тебя погибли легионы. Порой Вер отчетливо слышал эти упреки. Несколько раз он подходил к двери и останавливался. Сейчас распахнет ее — а там толпа. Кричат, грозят кулаками, в лицо летят тухлые яйца и гнилые плоды. А впереди Вилда с фотоаппаратом. И каждая вспышка как выстрел. Вер толкнул дверь, и она медленно открылась. Перед домом не было никого. Ни единой души. Лишь напротив, у входа в инсулу две девочки играли среди разросшихся олеандров.

Вер ничего не понял, огляделся, все еще ожидая осады. Сделал неуверенно шаг, другой. Дошел до фонтана. Какой-то парень сидел на ободке фонтана и читал «Либеральный вестник». На первой странице красовалась карикатура на сенатора Бенита. Вер шел по городу очень медленно, будто заново его узнавал. На перекрестке вместо статуи Руфина красовался мраморный Элий. И это несказанно Вера удивило. Он остановился и долго смотрел на изваянного в мраморе друга.

— Но ты ведь жив, Элий, я это точно знаю, — прошептал Вер.

Кто-то остановился подле. Вер не оборачивался. Стоял склонившись, касаясь руками складок мраморной тоги. Рука неведомого дарителя положила на базу статуи букетик цветов и несколько печеньиц.

Быстрый переход