Но почему-то не сошел. А если и сошел, то на мгновение — мозг тут же регенерировал, и безумие миновало. Если он и может свихнуться — то на миг. В этом была отрада. Как и безумие — тоже мгновенная.

Двое бродяг, привлеченные криком, направились к тому месту, где в груде обломков и обгоревших бревен уже давно лежал черный хитиновый остов, смутно напоминающий человеческое тело. Бродяги подошли и остановились. Один из них — седой старик, закутанный в драный шерстяной платок, — жевал кусок хлеба. Второй, помоложе, визгливо вскрикнул и предусмотрительно спрятался за спину старика.

Так — один совершенно равнодушно, второй онемев от ужаса — они смотрели, как черный остов корчится, обрастая красным мясом; и уже скалятся зубы, и дергаются губы, и нос начинает покрываться кожей. Глаза смотрели на старика и не моргали — не было век. Но рот, гримасничая зачатками губ, издавал булькающие невнятные звуки.

Старик не знал, сколько это длилось. Наверняка долго, потому что человек (если это был, конечно, человек) устал кричать и теперь лишь сипел. Кожа, наросшая поверх мяса, была еще очень тонкой, прозрачной, а череп совершенно гол. Старик с опаской наклонился к лежащему посреди мусора нагому человеку. Кожа «новорожденного» была по-младенчески розовой и шелковистой, глаза часто-часто моргали красными веками, на которых стали пробиваться ресницы. Они начали отрастать вместе с бровями, волосами, бородкой и лобковыми волосами.

— Пить, — прошептал «новорожденный». Старик приложил флягу к губам страдальца. «Новорожденный» сделал несколько глотков. Но желудок его тут же сжался, и «младенца» вырвало фонтаном — прямо в лицо старику. Тот отерся краем вязаного платка.

— Со мной после метаморфозы было точно так же, — сказал спутник старика. — Ты помнишь?

Старик кивнул:

— Как не помнить, когда я сам тебя и выхаживал.

— Значит, это — гений, — заключил спутник старика. — Как я. Гения сразу можно отличить от простого человека.

Возрожденный слушал их болтовню вполуха. Самое странное, что он помнил прошлое, помнил, кем был прежде. Когда-то он был гением, гением самой Империи. Нынче стал человеком. Почти. И назвался Гимпом.

Гимп внимательнее присмотрелся к обитателям помойки. Старик как старик — бродяга, из тех, что потеряли все — семью, родственников, патрона. Большинство из них сознательно выбирают подобную судьбу. Среди бродяг много киников, но еще больше утративших вместе с гениями всякое желание бороться, работать, да и вообще двигаться. Спутник же старика в прошлом несомненно был гением, но подвергся облучению и стал метаморфировать. Внешне бывший гений походил на человека, если не считать огромных уродливых рук, поросших густой рыжей шерстью. Правая была заметно больше левой, и на ней было шесть пальцев с длинными острыми когтями.

— Я — Марий Антиохский, — представился старик. — А он — гений помойки. Жить не может без своего детища. Ходит, опекает. Зови его Гепом.

— Да, я — гений помойки, — гордо объявил спутник старика. — А что в этом зазорного? Знаешь сколько на помойке сокровищ находят?! Это почти что золотые прииски.