– Почему фарс? Красивое тело – это не фарс.

 – Тело можно показывать и без свадебной фаты,– – возражает женщина. Потом неожиданно, безо всякой связи, с каким-то ожесточением бросает: – Ненавижу Сеймура!

 – Ненависть порой весьма двойственное чувство.

 – Вполне искренне вам говорю: ненавижу его настоящей ненавистью.

 – Возможно. Только чем я могу вам помочь? Застрелить его?

 – Обезоружьте его, одурачьте, сделайте его смешным. Сеймур смешон! Голову бы отдала, только бы увидеть такое зрелище.

 – Насколько мне известно, мужчин делают смешными преимущественно женщины. Так что вам и карты в руки.

 – Это вовсе не женская игра. Не прикидывайтесь наивным. Я сегодня слышала часть вашего разговора.

 – Невольно, конечно.

 – Вольно или невольно, но слышала.

 Она берет сигарету и с такой нервозностью щелкает зажигалкой, что при ее обычной невозмутимости это можно расценивать как психический срыв.

 – Никак не выйду из-под наблюдения!– – устало вздыхаю я.– – Сперва датская полиция, потом Сеймур, а теперь – вы.

 – Одурачьте его, Майкл, сделайте его смешным!– – упорствует Грейс.

 – Мне не совсем понятен смысл вашей терминологии.

 – Возьмите деньги, которые он вам предлагает!

 – Деньги никогда не предлагают просто так. Раз уж вы нас подслушивали, то должны знать, что Сеймур хочет получить взамен товар, которым я не располагаю.

 – Но Уильям сразу не станет вас прижимать, я его знаю. Ему захочется купить вас не только долларами, но и своим поистине царским великодушием. Постарается связать вас нитью признательности. Вы получите все, что он вам обещал, и даже больше того. Он будет терпеливо ждать, пока вы сами не заговорите. Оставит вас в покое на неделю или на целый месяц. А мне потребуется всего лишь несколько часов, чтобы перебросить вас в какую-нибудь нейтральную страну, где Сеймур и обнаружить вас не сможет и тем более что-либо сделать.

 – А вы что выиграете от этого? Свадебную фату?

 – Брак вам не грозит, не бойтесь,– – отвечает Грейс.

 Я бросаю взгляд на эстраду: словно в подтверждение ее слов, невеста под вуалью, достаточно прозрачной, чтоб ничего не скрывать, удаляется от меня.

 – Если хотите, я могу не надоедать вам и своей дружбой,– – добавляет женщина, чтобы окончательно меня успокоить.

 – Тогда мне не понятны мотивы вашей филантропии.

 – Филантропия? Если бы вы только знали, до какой степени я жажду видеть, как этот «большой интеллект» сядет в лужу!

 И во внезапном порыве долго сдерживаемого раздражения дама резким движением разбивает о край стола бокал.

 Мы снова на пустынной улице. Звонкие ночные шаги. Мелодия старого шлягера. Идем медленно, и я рассеянно слушаю ровный голос Грейс, которая машинально покачивает в руке изящную сумочку…

 – Первое время, когда я его отвергала, он с ума сходил по мне, а когда уступила, стала нежной, сбесился… Хотя прошло уже пять лет, он и теперь не желает, чтобы я отдавалась ему добровольно, он должен брать меня силой, и я должна затевать игру, сопротивляться, отталкивать его до тех пор, пока он грубо не овладеет мной; я должна создавать у него иллюзию, что он берет меня силой. Нормальное человеческое чувство приводит его в ярость. Любовь для него не просто влечение, а исступленная схватка животных; и если ты не животное, изображай себя животным… Впрочем, его все реже прельщает и эта игра…

 – Может быть, он искал в вас воплощение своего идеала, а вы не оправдали его надежд…

 – Очкарик на низких каблуках, ничего себе идеал… Когда Пигмалион – маньяк, Галатея может быть только карикатурой.