Припасы в дорожной сумке кончились, и чёрный синеглазый зверь, чтобы прокормить детей, вышел на охоту. Иного выхода не было. Много лет Рамут не брала в рот мяса и никогда не убивала животных, чувствуя их боль, как свою, но дочки просили есть. Не собирать же по дуплам беличьи заначки и не выковыривать клюкву из-под снега, дрожа над каждой ягодкой! О возвращении в Звениярское Рамут пока и думать не могла: перед её глазами вставал распластанный на полу Вук, и сердце ёжилось от ледяного дыхания. Снова подсадив девочек на сосну, она наказала:

– Не слезайте, пока я не вернусь. Надеюсь, приду не с пустыми руками.

Чёрной волчицей она рыскала по лесу, бесшумно и быстро несли её лапы, а обострившееся в зверином облике чутьё улавливало малейший запах. Весной пахло в лесу, горьковато и терпко бил в ноздри её призрачный дух, хоть и сверкало ещё нестерпимо вокруг снежное одеяло.

Ей встретился длинноногий, сильный зверь с горбоносой мордой – лось. Он глодал кору дерева и общипывал тонкие веточки. Залюбовавшись им, Рамут чуть замешкалась, а вскоре выяснилось, что она не одна имела на зверя виды: из-за деревьев показалась стая волков. Рамут насчитала двенадцать серых морд с голодными пастями. Несколько мгновений она стояла в растерянности, а необходимость принимать какое-то решение пела натянутым нервом. А лось, заметив опасность, бросился бежать. Его широкие копыта служили ему снегоступами, и он не проваливался глубоко. Долговязый и быстрый, он рванул от волков, спасая свою жизнь, но и серые хищники бегать умели.

Рамут, не придумав ничего дельного, просто последовала за ними. Волки загнали добычу на край обрыва и обступили со всех сторон: тут либо вниз прыгай, либо принимай смерть от острых зубов. «Надо что-то делать», – подумала Рамут и выскочила на волков сзади. От её рыка упал снег с еловых лап, а хищники обернулись, возмущённые таким наглым вмешательством в их охоту.

«Милостивые государи, я прошу прощения, но позвольте вам заметить – я первая нашла этого зверя», – учтиво обратилась к ним Рамут. Она понимала, что это просто животные, а не оборотни, но мыслеречь вырвалась у неё невольно, по привычке. Впрочем, её намерения были истолкованы волками вполне верно. Поражённые её нахальством, они опешили, а лось, съежившийся на краю обрыва, вздрогнул от её рыка, потерял равновесие, поскользнулся и рухнул вниз. Разозлённые волки бросились на Рамут. Двенадцать оскаленных пастей были готовы вцепиться ей в шкуру, но клацнули, поймав лишь пустоту.

Рамут не сразу разобралась, как это получилось. Ей просто хотелось исчезнуть, улизнуть, а пространство вдруг приняло в этом поединке её сторону и странным образом изменило свои свойства. Она провалилась в колышущийся, как водная поверхность, проход и очутилась у волков за спинами. Удивляться было некогда, в мозгу лишь сверкнуло безотчётное понимание того, как новый способ передвижения работает: нужно просто захотеть оказаться в каком-то месте. Не успела стая сообразить, в чём дело, как Рамут нырнула в новый проход и выскочила уже внизу, на обледеневших камнях, рядом с разбившимся лосем. Впереди раскинулась безжизненно-ледяная гладь замёрзшей реки, а волки с бессильной злобой смотрели сверху...

«Охотница из меня – не очень, – думала Рамут, переводя дух возле бездыханной туши. – Мне просто повезло. Дуракам всегда везёт». Сердце от пережитого волнения бухало в груди так, что в ушах звенело. Всё получилось как-то странно, нелепо, кувырком, но что она имела в итоге? Лось разбился сам, ей даже не пришлось его убивать, а облапошенные, оставшиеся ни с чем волки щёлкали зубами наверху. Дурацкая вышла охота, но добыча лежала перед ней самая настоящая – целая гора мяса.

Разделав тушу острыми клыками, как ножом, она по частям перетаскала мясо на полянку, где её уже заждались дочки. Снова и снова ныряя в проход, она мысленно благодарила чудесный камень: сердце подсказывало ей, что именно он подарил ей новую способность.