|
А при моей мнительности все время кажется, что промокли брюки и на них сзади выступило черное пятно. Слава богу, никто не знает о моей мнительности, на этом меня можно было бы сто раз поймать – так я боюсь показаться смешным. Если бы мне так же научиться скрывать свой страх перед полетами, тогда я мог бы считать себя лучшим лицедеем в Германии». – Скоро? – спросил Айсман. – Если мы еще десять минут просидим в этой раскаленной машине, я сойду с ума. Представитель концерна по торговле с Азией Роберт Аусбург, глядя на мелькавшие мимо окон каучуковые плантации, ответил: – Я дрался у Роммеля, там было почище. – А я бывал на севере Норвегии, – озлился Айсман, – там льды. Что это за манера – козырять привычками? Вы знали, что мы прилетим, и могли бы купить для нас машину с кондиционером. – Об этом мне ничего не было известно. Я получил телеграмму, в которой говорилось, что вы прилетаете. Откуда мне знать, что вы не переносите жары? Там ничего не было о машине... Айсман переглянулся со своим помощником Вальтером, которого ему выделил Гелен, и, пожав плечами, чуть тронул пальцем висок. «Какой то сумасшедший, – подумал он. – Или совершенно развратился вдали от родины. Еще бы: постоянное влияние англичан. Одни здешние фильмы чего стоят – сплошная порнография и безответственная болтовня». – У тебя все готово? – спросил Айсман. – Что именно? – по прежнему не оборачиваясь, спросил Роберт. – Я не вас. Вальтер, ты готов? – Да, – ответил Вальтер и положил обе руки на плоский черный чемодан, лежавший у него на коленях. Он страдал от жары особенно тяжело, потому что вынужден был сидеть в пиджаке – под мышкой у него висел парабеллум. Сначала он попробовал затолкать его в задний карман брюк, но Айсман долго смеялся, посмотрев на Вальтера сзади: «Ты сошел с ума, он у тебя пропечатан сзади, как приговор суда». В чемоданчике, помимо диктофона, вмонтированного в ручку, было два шприца, несколько ампул с рибандотолуолом, лишающим человека воли на двадцать минут, и папка с фотокопиями ряда документов, полученных в свое время Дорнброком от Гиммлера – в ту ночь, когда рейхсфюрер готовился уйти в Азию и просматривал архивы своей восточной агентуры. – Вот тот храм, – сказал Роберт, кивнув головой на странное сооружение из стекла, дерева и бетона. – Вы это хотели? Адвентисты седьмого дня? – Смешная архитектура, – сказал Вальтер. – Как универсальный магазин в Австралии. – Можно подумать, что ты был в Австралии, – сказал Айсман. – Болтун несчастный... – Я видел фото... – Ах, ты еще веришь фото? – удивился Айсман и попросил Роберта: – Скажите этой макаке, чтобы он приехал за нами через два часа. – Он понимает по немецки, – сказал Роберт, кивнув головой на шофера. – Он со мной работает восемь лет. Шофер обернулся – его лицо сияло улыбкой, а узкие щелочки черных глаз были колючими. – Ничего, – сказал он. – Белые ведь верят в то, что их прародителями были обезьяны. Так что мне это даже приятно, я себя чувствую вашим папой... Когда машина отъехала, Айсман сказал Вальтеру: – Какой болван... Идиот несчастный... Не мог предупредить, что эта обезьяна знает наш язык... – Говорят, у него мать полька. – У кого? У этого желтого?! – Да нет! У Аусбурга. – Ничего. Пусть работает. Плевать. Пока пусть работает. Он тут крепко вжился. А верно, что его мать полька? – Я слышал... – То то я сразу почувствовал к нему неприязнь. |
