|
– В чем отличие прописной морали от морали истинной? – Мораль – это, если хотите, соблюдение норм поведения. – Значит, любовь – это норма поведения? – наступала Кристина. – Поначалу любовь – это влечение сердец, а потом, когда влечение освящено церковью, – это, я не боюсь показаться старомодным, соблюдение норм морали и правил поведения. – Влечение сердец? – переспросила Кристи, – А как быть с телом? – Разве сердце бестелесно? – спросил Гофмайер и победно засмеялся своему вопросу. – Ну, так вот о теле и сердце, – став бледной, заговорила Кристина, дождавшись, пока в зале стихнет смех. – Я вам хочу кое что рассказать о сердце, чистой любви и теле. Я забеременела от господина вашего возраста... Гофмайер, побагровев, спросил: – Надеюсь, это был не я? Или вы забыли лицо вашего соблазнителя? – Он был профессором римского права в нашем университете, – продолжала Кристина. – Он так читал о величии нравов Рима, что казался мне выше всех людей на земле, не говоря уже о тех первокурсниках, которые норовили прижаться ко мне коленкой на лекции. Я поссорилась с моим юношей, глупо поссорилась, а наш профессор ехал со мной в одном вагоне метро, и я, даже не знаю почему, рассказала ему об этом. Ах как красиво он говорил о любви и о подлости молодого поколения! Как он мне рассказывал о своей жене, которая изменила ему, и как она потом стояла перед ним на коленях, а он не простил ей, потому что «нельзя прощать подлость»! Как он говорил о чистоте, сделав меня женщиной! Как он говорил об идеалах, вынуждая меня лгать дома про то, где я провожу ночи! Как он анализировал литературу и театр! Как он был воспитан и добр, как он был нежен, зная, что никогда не женится на мне! А когда я забеременела, он стал просить меня отдаться тому бедному мальчику, чтобы было на кого свалить ребенка! Вы все предатели! Вы изменяли своим женам, а ваши жены изменяли вам, пока вы были молоды, а теперь вам хочется замолить грехи, и вы начинаете учить нас чистоте! В зале началось что то невообразимое – крики, шум, свист... Люс схватил второй микрофон и вышел на середину зала – Кристи убежала куда то. – Дамы и господа! – закричал он, чувствуя отчаянную, холодную радость. – Господин Гофмайер! Дамы и господа, я прошу вас успокоиться. Может создаться впечатление, что вы противники демократии, ибо нельзя же, право, лишать человека его точки зрения, даже если вы не согласны с этой точкой зрения! Господин Гофмайер, у меня к вам вопросы. Надеюсь, ваши ответы все поставят на свои места. – Хорошо, – ответил Гофмайер, – я готов ответить на ваши вопросы. – Благодарю вас. Скажите, вы недавно пришли к этой великолепной и поистине добродетельной идее борьбы за чистую любовь или же всегда исповедовали те принципы, которым сейчас так самоотверженно служите? – Я всегда исповедовал эти принципы... – И до войны, и во время войны, и после нее? – Да. – Эти же самые принципы вы исповедовали и в тридцатые, и в сороковые, и в пятидесятые годы? – Да. – Значит, вы верили в чистую любовь, состоя в рядах гитлеровской партии и СС? – Кто вам сказал об этом? – Вы сами. Вы же сказали, что верили в сороковом году в те же принципы, что и сейчас... Разве нет? – Кто вам сказал про СС? – Вы не были членом СС? – Не шантажируйте меня! Господа, – он обернулся в зал, – здесь собралась банда! Это красные! – Господин Гофмайер, вы уходите от ответа: вы были в СС? Зал ревел. |
